— Поедем вместе. Я представлю вас как сына пэра Батлера. И как раз скажу, что у вас обет молчания.

Холли, услышав это, бросилась обнимать отца Калеба, а мне показалось, что я слишком часто встречаю таких вот готовых помочь людей, и это не очень хороший знак. Но отказываться не стал. Да, сейчас данный вариант был лучшим из тех, которые у нас были.

* * *

У ворот аббатства стояли два монаха в тёмно-серых балахонах. Увидев отца Калеба, они сложили руки в молитвенном жесте и поклонились ему, а после открыли створки, пропуская нашу повозку внутрь.

Я крутил головой, как заведённый, стараясь запомнить всё вокруг, и понимал, что не получится. Слишком много построек было на этой территории, не так много, как в монастыре в Лхасе, но тоже неприличное количество. И уж определиться с их назначением на глаз оказалось очень трудно. А вот ещё монахов, кроме тех, что были на въезде, мы не встретили.

— А где все? — спросил я у отца Калеба.

— Так время молитвы, — ответил он.

— А вы?

— А я тебя везу. И ты молчи, у тебя обет.

Я кивнул, понимая, что чуть не прокололся. Вот было бы здорово, если б сейчас меня, говорящего, кто-то заметил. Вся легенда коту под хвост.

Мы остановились у крыльца главного собора, отец Калеб слез и, попросив нас подождать, отправился внутрь. Дэвид спрыгнул с кóзел и принялся обтирать лошадь вынутой откуда-то ветошью.

Я тоже спустился и сделал несколько шагов, нарочито прихрамывая. Это тоже был один из моментов, необходимый для того, чтобы показать, почему я не верхом. Нет, я, конечно, мог бы и верхом проехаться, благо, несколько лет назад учился и этому, но ногу всё-таки тянуло, да и подставлять задницу, чтобы потом она, нетренированная, болела, не хотелось.

Часов у меня не было, так что определить, сколько времени отсутствовал отец Калеб, я мог только по своему внутреннему секундомеру, и тот показывал не меньше получаса. Наконец, отец Калеб вышел в сопровождении высокого, но очень тощего пожилого мужчины в чёрной с красным кантом рясе, подпоясанной кушаком в цвет канта.

— Ваша светлость аббат Этельверд, позвольте представить вам младшего сына пэра Батлера сэра Томаса Батлера Арто.

— Сэр Томас, — обратился ко мне Этельверд, и я наклонил голову. — Отец Калеб сообщил мне, что вы взяли обет молчания. Что ж, жаль, что мы не сможем поговорить с вами, я бы очень рад был услышать новости о жизни в столице.

Я развёл руками, показывая, что ничего не могу с этим поделать, и Этельверд деланно улыбнулся.

— Вы должны были привезти с собой бумаги.

Я хлопнул рукой по одному из сундуков, на дне которого, как я уже знал, находилась шкатулка со свитками.

— Отлично. Тогда я сейчас попрошу, чтобы вам показали ваш дормиторий, и после мы встретимся.

Я не знал, что обозначает слово «дормиторий», но кивнул, показывая, что согласен. Тут же по одному только жесту аббата к нам подбежали несколько монахов. Один повёл меня за собой, остальные понесли теперь уже мои вещи следом. Я лишь обернулся, чтобы посмотреть на отца Калеба и Дэвида. Прощаться с ними было нельзя: не по статусу. Они тоже посмотрели на меня, и отвернулись.

Что ж, часть дела сделана.

* * *

Дормитой оказался обычной комнатой со вполне приличной обстановкой. Видимо, меня, как будущего аббата, поселили не в те, которые занимают простые послушники.

В дальней от двери стене было большое, забранное кованной решёткой окно, пропускающее внутрь достаточно света даже несмотря на то, что с той стороны от него стоял большой дуб. Одна его ветка как раз за разом стучала в стекло, и это немного нервировало.

Слева стоял шкаф для одежды и стол с письменными принадлежностями. Справа — кровать. Довольно комфортная, судя по внешнему виду, что я сразу решил проверить, повалившись на неё. Она устояла. Матрас, а скорее — несколько матрасов, промялись, аккуратно «обнимая» моё тело. Это оказалось приятным, но на отдых времени пока не было.

Поднявшись и отметив, что под ногами нет ковра или чего-либо иного, а только вышарканные почти до белизны чуть скрипящие доски, я подошёл к оставленным у двери сундукам и раскрыл один из них, тот, в котором лежала одежда. Следовало переодеться, чтобы идти на встречу с аббатом.

В очередной раз мысленно выругавшись — запрет на разговоры включал даже нахождение наедине с самим собой, — я наконец завязал всё, что того требовало, и выглянул за дверь. У порога стоял один из тех, кто провёл меня сюда. А может, и не тот — капюшоны балахонов скрывали лица, но выглядел очень похоже. Увидев меня, он откинул капюшон, оказавшись вполне типичным английским парнем лет восемнадцати. Чуть ниже меня ростом, с коротко стрижеными светлыми, почти белыми волосами, голубыми глазами, прямым носом и тонкими губами, послушник этот в моё время вполне мог оказаться на обложке модного журнала.

— Отец Этельверд ожидает вас, — чуть поклонился он мне и, не распрямляясь, указал рукой, в какую сторону идти.

«Отец?» — удивился я, но кивнул, закрыл дверь, порылся во втором сундуке, доставая из него бумаги, которые вёз Арто, и вышел. Теперь мне пришлось жестами показать белобрысому послушнику, чтобы он вёл меня. Это было правильным решением, потому что сам я вряд ли бы нашёл покои и кабинет аббата — слишком запутанными были здесь коридоры. Невольно пришла мысль, что если вдруг случится беда, и понадобиться сбежать, не факт, что это получится. Подумав об этом, я сразу же начал незаметно осматриваться в попытке запомнить расположение коридоров.

Казалось, что шли мы долго, реально же прошло минут десять, и белобрысый послушник подвёл меня к широким двустворчатым дверям, у которых стояло двое его «коллег», в таких же серых балахонах с надвинутыми на лица капюшонами.

— Гость к отцу, — произнёс белобрысый, и «серый» справа молча распахнул перед нами находящуюся с его стороны створку. Кивнув, моё провожатый повернулся ко мне: — Проходите, господин.

И я вошёл в то, что вполне можно было назвать королевскими покоями. Большие по краям задрапированные светлыми бежевыми портьерами окна открывали вид почти на всю территорию аббатства. Да, я заметил, что мы поднялись на третий этаж. Под ногами лежал толстый узором очень похожий на персидский ковёр, скрывающий звук шагов. Стены, обшитые красной с золотым узором тканью, частично были скрыты за книжными шкафами, в