на крюках. Белую плитку, покрывавшую пол и стены, забрызгало кровью. Большой металлический стол, заставленный тазами и кастрюлями, занял центр помещения. В нескольких емкостях находились внутренности. Из камбуза разило гнилью. «Нет… Боже… Выход… Где выход? Нужно найти…» — капитана охватила паника. Он попятился назад и врезался в нечто большое. «Это» не было стеной. Дарси ощутил что-то мягкое. Вскрикнув, узник резко повернулся к препятствию и, осознав, что преградой был необъятный, здоровенный мордоворот с шароподобным животом, попытался нанести удар мачете, но бугай перехватил удар, схватив Уолша за руку и, оскалив рот в зловещей улыбке, приподнял его, а потом двинул, подобным кувалде, кулаком в лицо. Дарси на миг провалился в небытие и пришел в себя на заляпанном кровью полу, находясь посреди камбуза. Не успев оклематься, он получил еще один сокрушительный удар. На этот раз верзила зарядил ногой в торс, от чего ребра Уолша не выдержали и хрустнули. Мелькнувшая чуть ранее мысль о попытке сбежать от толстяка, бросившись прочь, была не актуальной. Дыхание перехватило. Грудная клетка болела, а изо рта брызнула кровь.

— Пожалуйста… Умоляю… — едва слышно произнес он, с ужасом осознав, что это конец. Верзила подошел к пленному, стянул со стола, похожий на филейный, нож и, закрыв собой небольшой иллюминатор, оказавшись в тени, навис над жертвой. Беспомощный Уолш из последних сил пытался ползти, но, сделав шаг, кок настиг Дарси и опустившись на него сверху, прижал капитана, уперев колени в грудь, отчего тот ощутил нестерпимую боль, от которой потемнело в глазах. Убийца придавил голову жертвы рукой и медленно перерезал горло. Уолш закричал, но вместо обезумевшего от осознания смерти вопля послышалось клокотание, рот заполнила кровь, капитан попытался встать, но силы стремительно покадили тело. Силуэт убийцы растворялся в обволакивающей тьме, звуки соединялись в монотонный гул и, по мере наступление бесконечной тьмы, затихали…

Глава тринадцатая

«Красавица и чудовище»

С высоты фальшборта «Норд стар» Агата смотрела на едва различимые в океанской серости белеющие паруса. Несмотря на то, что разрывающий душу пейзаж был размыт слезами, даже издалека девочка не могла перепутать силуэт «Лилит» с каким-нибудь другим судном. Ребенок хотел кричать. Кричать до тех пор, пока там, на палубе шхуны, не услышат и не вернутся за ней. Но Агата так и не решилась крикнуть, пока парусник не скрылся за линией горизонта. Страх перед большим кораблем был невероятно сильным. Грузовое судно предстало перед ребенком будто бы неизведанный мрачный мир. Трепет, словно вселившийся бес, повелевал ее телом и разумом, сдавливал легкие, отчего Агата не могла даже вдохнуть, не говоря уже об истошном крике.

Она гневалась на дедушку, Ноа и остальных за то, что ее бросили, но больше всего девочка корила себя за то, что не выдержала одиночества и жажды, от чего и покинула свое укрытие — небольшую нишу, скрытую под досками в затхлом, темном якорном ящике среди концов, якорей, цепи и сырости, пропитавшей древесину.

«Может быть они вернутся? Тогда зачем уплывают?», размазывая слезы по изможденному, обветренному лицу, думала она. «И вообще, мог ли дедушка, вот так просто оставить меня здесь?» Когда шхуна растворилась в дымке, Агата повернулась к воде спиной и осмотрела корабль. Когда-то белые борта надстройки сухогруза стали ржавыми, из разбитых иллюминаторов на девочку уставился мрак, царивший в помещениях. Зловещий облик судна подстегивал ее спрятаться в какой-нибудь настолько глубокой норе, чтобы ее не могли найти даже спасатели со сворой поисковых собак, но единственным подобным местом был якорный ящик «Лилит». Не только пугающий образ корабля, нависавший над ребенком, побуждал спрятаться. Агата помнила тех жестоких, плохих людей, пришедших за ней и Лэйном. Тогда она увидела незнакомцев раньше и, испугавшись, спряталась среди штормовок в шкафчике у трапа на палубу, а когда они напали на Эдварда — сумела незамеченной прошмыгнуть на бак и спрятаться.

Здесь, среди непонятных для Агаты сооружений и темных помещений, она не чувствовала себя в безопасности. Каждый угол был похож на укрытие, но только на первый взгляд. То и дело девочка представляла, как из темноты открытого иллюминатора, дверей или трубы, изогнутой буквой «Г», появится рука одного из похитителей Лэйна и утащит ее, но, когда из недр корабля послышался металлический лязг и чье-то тяжелое дыхание, на раздумье и пугающие фантазии времени не было, ведь ужас сам приближался к ней. Агата шмыгнула мимо клинкерной двери за катушку с лебедкой. Присев за сомнительным укрытием, она поджала ноги, закрыла уши руками и что было силы зажмурила глаза. Девочка боялась, что ее дыхание и биение сердца слышно тем чудовищам, которые вот-вот настигнут ее. Внучка ощутила слабость. Тело казалось тяжелым, конечности не подчинялись командам, а лишь дрожали в такт стуку зубов. Сердцебиение было настолько сильным, что она уже не слышала пугающих звуков тех, кто, по ее мнению, шел за ней.

«Здесь небезопасно!» промелькнуло в голове Агаты и она бросилась прочь из укрытия. Девочка шмыгнула мимо катушек с тросами так быстро, как только могла, но оказалась в чих-то цепких руках. Незнакомец обхватил ее руками в тот момент, когда девочка со всего разбега врезалась в него. Это был сильный и неожиданный удар, ведь она от испуга бросилась с закрытыми глазами. Агата ощутила боль, но ее затмил непостижимый ужас осознания неминуемого конца. Двенадцать лет жизни пролетели за мгновение, воспоминания о дедушке и маме мелькнули перед глазами как вспышка. Потом она попыталась завопить, но ее лицо закрыли рукой, перекрыв доступ воздуха, и поволокли за катушку с кабелем, где она только что пряталась. В этот момент Агате казалось, что сердце не выдержит и остановится. Ей было дурно, казалось, что тело сковал страх, а не мертвая хватка нападавшего.

— Прошу тебя… не вой… — услышала девочка, и паника, перерастающая в безумие, тут же отступила. В смятении она не слышала себя. Голос незнакомца оказался знакомым. Он напомнил ей помощника капитана, а ныне — капитана «Лилит» Марти Уоррена. Когда мужчина, схвативший девочку, ослабил хватку и освободил ее, Агата открыла глаза и посмотрела на него. Перед ребенком на четвереньках сидел Марти. Его было не узнать. Скорее, только взгляд принадлежал тому Уоррену, которого она знала раньше. Даже глаза источали столь не присущие ему волнение и трепет. Нагое тело было покрыто бордовой,