– Курить можно? – спросил Степнов.

– Во дворе, – ответил чеченец, – здесь написано.

Скромная комнатка на втором этаже. Хорошо, хоть кровать не общая. Им выдали по триста рублей на сутки – ешь не хочу, и две тысячи на проживание. Командировка. Крутись как знаешь.

– Всё равно бухать нельзя, – Степнов искал плюсы, – проживём.

– Предлагаю по-быстрому. Туда-сюда – и домой. Проедем, найдём. Здесь он, точно.

Грозный жил неспешной жизнью. Разве что шумели дороги. Резвые «тазы» гнали на красный, опережая чёрные «камрюхи» и белые «крузаки».

Они встали у «Сердца Чечни». Мечеть щедро заглатывала всех и каждого: правоверных и не очень, туристов и местных.

Не пошли. Топтались рядом. Не знали, куда и что.

– Салам алейкум, – сказал один. Потом повторил другой и третий.

– Малку сала, – неразборчиво ответил Жарков, словно мог, понимал, умел говорить на чужом и страшном языке.

В полдень имам благодарил Всевышнего Аллаха за мир, стабильность и благоденствие в Чечне.

«Бисмилляхи Рахмани Рахим», – слышалось отовсюду.

Выяснили, что нужно сесть на «сто первый», а там пешком. С площади «Минутка» уходили автобусы. Нашли свой, расплатились сразу. Жарков хотел занять свободное место, но Степнов шепнул: «Не надо» – и указал на женщин, вползающих внутрь.

Женщины шумели. Стали тише, когда заметили их – чужаков: светлых, выбритых, обычных. Степнов указал на сидение возле окна, и одна, молодая, сразу села. Остальные, чуть старше, разбрелись поочерёдно. Потом зашли местные мужчины, и снова поднялся живой насыщенный разговор.

Молодая прятала взгляд. Тёмный платок покрывал голову и шею, а лицо светилось розовым. Жарков смотрел и смотрел, без стеснения. Степнов толкнул его, девушка заметила, и розовый стал красным.

Вышли на пятой где-то остановке. Спросили водителя, здесь или нет. Старый чеченец с седым щетинистым подбородком кивнул и произнёс на весь автобус: «Улица Даудова».

– Летом здесь, наверное, лучше.

Ветер раздувал свежую морось, серое небо готовилось к дождю, блестел чёрный январский асфальт.

Совсем другой Грозный – стоило лишь покинуть центр. Советские пятиэтажки, тупиковые дворы, ларёчки с вывеской «Шаурма Халяль». У дороги бегала ребятня. Мальчики с оружием: две дощечки, наскоро прибитые, – вот и весь калашников.

– Акрам! Умар! – кричал самый мелкий.

Жаркову послышалось «Аллаху Акбар», он обернулся.

Мальчонка расстрелял его криками «дыщ, ты-би-дыщ». Подошёл Степнов, перекуривший по-быстрому за гаражным боксом. Выстрелы прекратились.

– Двадцать третий дом? – спросил Жарков.

– Угу, – ответил мальчик и убежал к своим.

Постояли в подъезде, прислушались. Первый этаж.

– Что думаешь?

Степнов постучался. Кажется, постучались в ответ. Протопали по кафельному полу.

– Здравствуйте, – произнёс Жарков, и девушка, не отпуская дверной ручки, кивнула тихонечко и осторожно.

Показали удостоверения. Спросили: дома ли Аслан?

– Аслан здесь не живёт, – уверенно сказала хозяйка.

Она стояла без платка перед чужими мужчинами и знала, что Аллах обязательно её накажет, но всё равно разрешила пройти.

– Я не знаю, – ответила на вопрос, где может находиться её муж, – хотите чаю?

Степнов отказался, а Жарков согласился.

– Хватит на всех. Пожалуйста, не стесняйтесь, – попросила и, отвернувшись, одним движением покрыла голову плотной лиловой тканью.

Приятно пахло. Заварка из сухофруктов и домашние рогалики с вареньем. Жарков расслабленно прижался к стене. Степнов на привычном взводе сидел на табуретке и прислушивался к любым сторонним шорохам.

– Вы одна? – спросил.

– Да, – улыбнулась, – мальчики на улице с самого утра.

Мальчики стреляли в них из игрушечных автоматов – но, казалось, прямо сейчас появится самый старший, уставит настоящий прицел и выстрелит.

– Извините, а где у вас?.. – не договорил Степнов.

– Прямо по коридору, – поняла девушка.

Он неспешно мыл руки, потом выглянул в прихожую. Две комнаты, туда и сюда. Одна просматривалась, вторая – нет. Дёрнул – закрыта изнутри.

«Аслан, – прошептал, – мы тут, прекращай».

Не прекратилось, не началось. Гул разговора прилетал с кухни. Вернулся, но к чаю не притронулся.

Девушка рассказывала, что официального брака между ними нет. Сделали «никах» в мечети.

– Никак, – повторил коряво Жарков.

– Я же не знала, что получится именно так. Аслан – хороший парень и добрый муж, но бывает всякое, никто не застрахован.

Ни разу не посмотрела на ребят. Сторонилась, извивалась: то кипяток добавит, то заглянет в холодильник. Молодая и красивая, верная жена.

– А что он опять натворил? Я надеюсь, никого не…

– Нет, – опередил Жарков, – ничего серьёзного.

Переглянулись – лучше не рассказывать. Жарков кивнул – что там, чисто или нет? Степнов неуверенно пожал плечами.

– Значит, не видели уже месяц.

– А то и больше. Два или три, – отвечала хозяйка и копошилась, копошилась. После зацепила через окно кусочек двора и закричала в форточку на чеченском. Детский писклявый голосок надрывно объяснялся.

– Извините, – сказала, – нужно кормить детей.

Поняли, что пора. Долго обувались, прежде чем Степнов спросил, что там, в той вон комнате.

– В той комнате? – переспросила, будто не расслышала. – А! – махнула. – Да там…

Она потянулась и вроде бы хотела открыть дверь, но вбежали в квартиру дети с дощечками в руках. Визгливо заполнили коридор. Один забыл снять кроссовки, и мать загремела на Умара или Акрама, не разберёшь.

Степнов сказал, что комнату придётся осмотреть.

– Хотите вы или нет.

– Да, конечно, – растерялась девушка и поправила платок.

Старший сын что-то проговорил, но мать отмахнулась.

– А где ваш папка?

Младший отвернулся. Второй смотрел уверенно, задрав подбородок и сжав кулаки.

Зазвенела ключом. Низко просвистел ветер. Ворвался удар сквозняка. Дети вбежали в комнату, следом залетел Жарков и выкрикнул: «Ушёл!»

Степнов рванул из квартиры.

«Ушёл! – прокричал опять. – Ты хоть понимаешь? Ты понимаешь хоть?»

Слов не подобрал, хотел выругаться, но дети… уже не дети – настоящие воины. Обступили мать оборонительным валом, горным хребтом. Она держалась нерушимо и плакала.

– Уходите, – просила, – я больше не могу.

– Твой муж, слышишь, – не мог успокоиться Жарков, – твой правоверный Аслан, твой настоящий мусульманин…

Ему бы прекратить и бежать вслед, но знал, что не догонят. Ушёл, упорхнул безвозвратно.

– Аллах тебя покарает, – выдал и сам не понял, откуда понабрался таких выражений.

Они шли и не знали, куда идут. Чистые тротуары вели к магазинчикам и сувенирным лавкам. Напротив приветливо играла народная музыка.

«Нохчи чьо», – прочитал Жарков название кафешки.

– Зайдём?

Они заняли свободный столик и заказали жижиг-галнаш, о котором ещё в родном отделе им рассказал начальник. Для чеченцев, говорил тот, ничего не бывает вкуснее.

«Чтобы есть жижиг-галнаш, нужно думать как жижиг или галнаш, – смеялся полковник, – вы поймёте».

Они, кажется, поняли сразу. Принесли обычные галушки с мясом в трёх больших тарелках. Отварное мясо, бульон и растёртый с солью чеснок. Степнов недовольно разжёвывал тягучую баранину.

– Вкусно? – хохотнул Жарков и отодвинул приборы, прежде проглотив пару галушек.