— Идём. — Подхватывает меня за локоть Максим и тащит к дому. — Его коробка не бездонная, Ксюша, однажды у него закончатся петарды. Товарищу просто нужно перебеситься, — говорит тихо.

— Меня аж трясет, — шепчу, встретившись с ним глазами.

— Вижу, но нужно игнорировать.

Мы обмениваемся взглядами — и в этом мгновении вдруг мелькает так много всего, что я не могу описать словами. Никто не говорит больше ни слова. Я просто верю и иду за ним.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы заходим за калитку, и, съежившись от очередного грохота, я спешу к детям.

— Он в тебя влюблен, и это плохо, — загадочно констатирует Максим за моей спиной.

* * *

Мы с девочками сидим на диване, обе малышки плачут. Испугались, сладенькие, грохота. Идиот Афанасий! Тысячу раз идиот. Они ведь ещё такие крошечки. Мне хочется защитить их от целого мира.

Но всё, что произошло, конечно же, моя вина. Всё у меня как-то нескладно, не по графику. Вечно я куда-то спешу, бегу и тороплюсь.

Я как-то статью нашла в журнале про мамочек, и там был описан «обычный день ребёнка пяти лет», разложенный по часам. Мне такое даже не снится. А ведь деткам очень важен порядок.

Прижимая дочек к себе, я поглаживаю их пушистые головки и понимаю, что наша жизнь и близко не соответствует тем описаниям, что нашла в журнале. Я плохая мать и никак не могу обеспечить им завтрак в восемь, прогулку в восемь тридцать, потом развивающие игры, перекус, обед, ещё одну прогулку, сон... Как бы я хотела быть идеальной матерью. Стать для них примером, победить непослушание. Я думаю: если пойти к какому-нибудь модному нынче психологу, он сразу же скажет, что мои дети так себя ведут из-за меня. Всё начинается с родителей. А у меня: работа, дом, пасека, кредиты. И никого, кто бы мог нам помочь.

Раньше в нашем городке было два детских сада, но один сгорел, а во второй никак не могут собрать штат воспитателей. К тому же там тоже нужен ремонт, зимой вот крыша обвалилась. Есть ещё сад в Большевике, но мне туда детей возить неудобно. Вот и распихивают все наши жителей детей по соседям. Всё это плохо, непродуманно. У кого есть мужья, как у Виолетты, те, конечно, возят в Большевик.

А я день за днём порчу их, потому что у меня абы какой режим дня. И они видят, как я ношусь по дому, словно взбесившийся веник, им передаётся эта нервозность, и дети психуют. Мне некогда расслабиться и провести с ними время, почитать им книжку, потому что если я это сделаю, то не успею что-то другое. Поэтому мои дочурки — маленькие ёжики-колючки. Это всё из-за меня и моего поведения. Дети всё чувствуют.

Малышки снова вздрагивают, а я жмурюсь от очередного взрыва петарды. Да когда же они закончатся? Сколько их там у него?

Сама виновата. Притащила в дом беду. Связалась с Афанасием, и вот он — «великолепный результат», не нужно было вообще с ним встречаться. Отгуляла своё, отлюбила. В одну реку два раза не войти. Была у меня уже любовь. Моё время прошло. Нельзя просто взять и стать счастливой. Надо было беречь Ивана, не позволять ему купаться в тот злополучный день. Так много всего надо было. Ценить каждую минуту, искать компромисс и не ссориться по мелочам. Мы ведь с любимым мужем жили хорошо, душа в душу. Может, сумасшедшей страсти не было, но нам нравилось вместе наблюдать, как растут наши дети. Мне было уютно, когда он брал их на руки. Я любила, когда всей нашей семьёй мы собирались за столом по вечерам. Он рассказывал, что случилось за день на работе, и девочки, хотя были гораздо младше, были послушней и не творили всё то, что делают сейчас.

Больше смеялись, чаще играли в нормальные детские игры. Я скучаю по Ивану, тоскую по обычной семье, которой мы были.

А теперь я вынуждена искать фиктивный брак — это так унизительно.

Не нужно мне отношений, не бывает второй любви, третьей, я свою уже растратила, и надо просто растить детей, проводить всё время с дочками, всё равно им отца никто не заменит. И жить ради них. А с Максимом надо быть построже, не стоит расслабляться. Иначе накликаю на нас новую беду.

Появившийся в зале Дубовский изучает ситуацию, успокаивает нас, стараясь как-то сгладить напряжение.

Вот только на душе всё равно не буря. Кто он такой, этот фиктивный жених? В чём причина? Зачем ему фиктивный брак?

— Девочки, не бойтесь, этот злой дядя скоро уйдет. У него кончатся петарды, и он уедет к себе домой, — обнадеживает, ходит из угла в угол.

Кому-то звонит, выясняет насчёт машины, ругается. Как будто что-то кому-то приказывает. Я не вслушиваюсь, мне и так в этой жизни проблем хватает.

— Откуда вы знаете, вы же просто курьер? — огрызается старшая.

— Послушайте, девочки, дядя Максим нам помогает, он не просто курьер, он друг: мой и теперь ваш. Он не даст нас обидеть, — пытаюсь сгладить углы.

Мы переглядываемся с Максимом, и он кивает, согласившись.

— Афанасий скоро уйдет, я вам обещаю.

—А потом придумает новую гадость, потому что мама собиралась за него замуж, а выбрала курьера. — Моя старшая дочь оказывается взрослее, чем я думала.

Какой ужас. И рассуждает же так по-взрослому.

— В жизни всё меняется очень быстро, но, чтобы победить злодея, нам нужно действовать сообща и самое главное — не реветь, — улыбается Максим.

— А если он кинет эту «взрываку» в дом?

— Если он кинет это в дом, то получит на орехи.

— Это как? — Шмыгнув носом, вытирает ручонкой лицо.

— Возьму твою кочергу и наваляю ему как следует.

Встаю, подняв на руки младшую. Несу её на кухню. Всё же нужно браться за дела. Слезами горю не поможешь.

— Нельзя решать проблемы кулаками, доченька, это плохой способ. Мы должны объяснить Афанасию, что он не прав.

— Мама права, но навалять Афанасию не помешает, — подмигивает Максим девочкам.

Младшая, хихикнув, забывает, что надо плакать.

— Давай делать то, что вы привыкли. Корми их, собирай ко сну и не думай обо всех этих глупостях.

Легко сказать, когда за стеной грохочет и грохочет. Но примерно через час, когда, наварив каши, покормив детей и уложив их в кровати, выглядываю в окно, там уже становится тихо. У забора Афанасий, мальчишки, участковый и ещё какие-то люди в форме.