К моему удивлению, один из грузовиков принял вправо, к обочине, и медленно прокатился мимо меня. Сидящий в кабине возрастной боец в каске внимательно меня осмотрел, потом крикнул из окна:

- Запрыгивай назад! Цыгель, цыгель!

“Я понял - это намёк, я всё ловлю на лету”... поэтому ускорился на дрожащих от боли и усталости ногах, подскочил к машине и зацепился руками за задний борт. На этом мои силы закончились, я повис безвольной тряпкой и проехался кроссовками по асфальту. Трое сидящих под тентом бойцов с матюгами ухватили меня за руки и лямки рюкзака, и кряхтя втащили внутрь. КамАЗ рыкнул двигателем и ускорился, догоняя колонну. А я просто рухнул на четыре кости на металлический рифленый пол, тяжелый рюкзак придавил меня своим весом окончательно и бесповоротно. И видел я перед собой только несколько пар потёртых камуфлированных берцев, приклады автоматов да пыльные поцарапанные наколенники. И ещё кучу каких-то коробок и другого хлама в передней части кузова.

- О! Вонючка! Опять ты? - услышал я смутно знакомый голос. Кое-как усевшись на пятую точку, я огляделся. На меня равнодушно и устало смотрели с десяток пар глаз, среди которых я углядел злые раскосые глаза мелкого молодого азиата, сидящего справа от меня. Как и остальные бойцы, он был в полной броне, в каске с открытыми ушами под тактические наушники. Сами наушники были откинуты на креплениях вверх, а каска сдвинута на затылок, что придавало бойцу вид “лихой и придурковатый”. Руки в тактических перчатках крепко сжимали потёртую СВД, поставленную между ног. На левом плече красовался патч со стилизованным Виктором Цоем и надписью “Цой жив”.

Мелькнул образ - я в бронемашине, только что выбравшийся из расстрелянного ларька, где лежал в луже пива и натекшего с трупа продавщицы тухлой жижи, и, соответственно, вонял как выгребная яма. Ага, припоминаю. Кажется, он меня тогда предлагал выкинуть, чтобы я там не отравлял атмосферу.

- И вам не хворать, - проскрипел пересохшим горлом я.

Боец слева ловко сдернул с моего плеча Плаксу со словами “я подержу, отдохни пока”.

- Ты как тут опять? - прокричал азиат. Набравшая скорость машина и ветер в кузове заставляли напрягать горло.

- В магазин ходил! Шопинг! - крикнул я в ответ, и кое-как сбросил рюкзак, стараясь сильно не дергать раненой ногой. По поводу карабина я решил не выступать.

- Что купил? - снова азиат.

- Пожрать, - ответил я честно.

- А с ногой чё? - поинтересовался сидящий рядом боец, с показным равнодушием дернув головой, как бы показывая этим жестом на окровавленный бинт. А глаза то серьёзные, и правая рука как бы невзначай уцепилась большим пальцем за верх бронежилета, рядом с кобурой. Блин, а ведь если ответ его не устроит, может и пристрелить. Поэтому я не стал мяться с ответом и вилять. Ответил как есть:

- Картечь.

- Показывай! - это уже сказал боец, сидящий у противоположного борта. Судя по обилию подсумков с красными крестами, тупым патчем “Заговариваю боль матом” и несколькими жгутами Эсмарха, торчавшими из утилитарника на лямке разгрузки, это был санинструктор или врач.

Я вздохнул. О времена, о нравы! Джентльмену уже не верят на слово.

- Ножницы дай! - прокричал я в ответ. Колонна еще больше набрала ход, и общаться без крика уже становилось проблематично. Трясти тоже стало сильнее, каждая кочка отдавалась болью в натруженной рюкзаком пояснице и раненой ноге.

Тот кивнул и отточенным движением, не глядя, выдернул откуда-то кривые ножницы для снятия бинтов. Ну точно медик. Я ещё раз вздохнул, и начал срезать перевязку. Рана снова запульсировала болью, присохшую к ней марлю пришлось отрывать “через не могу”. Я зашипел. Штанина снова начала пропитываться кровью, использованный бинт полетел за борт. Врач сунул мне вскрытый ИПП, обильно смоченный перекисью, и сам флакон. Протри, мол. Я молча и послушно полил, протер, внутренне соглашаясь с народной мудростью, что пистолет около твоей задницы очень сильно меняет взгляды на жизнь.

Медик наклонился, внимательно осмотрел рану, удовлетворенно кивнул и быстрым движением ощупал вторую ногу на предмет скрытых повязок и травм, профессионально облапил спину и грудь. Снова кивнул. Потом быстро и сноровисто сам ещё раз обработал рану перекисью, убрав лишнюю кровь, залил всё какой-то коричневой жижей, наложил новую повязку. Несмотря на тряску в машине, сделал он это куда качественнее и аккуратнее, чем это сделал я сам. Опытный, сразу видно.

Ощущение пистолета у задницы сразу пропало. Зато появилось ощущение потери. Потери штанов. Потому что то, что было на мне одето, было уже не джинсами, а ветошью. И где брать новые, я абсолютно не представлял.

- Как картечь в ляжку получил? - снова продолжил допрос азиат.

- Напарник стрелял в тварь, а попал по мне. Рикошетом, - не стал вдаваться в подробности и выдал отредактированную версию я.

- А где напарник?

- Он не попал в тварь. Но зато тварь попала в него! - проорал я уже злобно, перекрикивая рычание двигателя и ветер.

Азиат недоверчиво косился на меня, а я молча делал рожу лопатой и пялился на азиата. Сидящий рядом боец, тот, что с пистолетом, махнул рукой и крикнул:

- Задолбали орать, приедем - будете разбираться.

На том разговор, а скорее всего допрос, заглох. Я отполз ближе к кабине и притих до поры, с тоской глядя на разглядывающего мой СКС бойца.

Глава 14

Минут через тридцать мы добрались до небольшого посёлка на берегу Иртыша. Бойцы потеряли ко мне всякий интерес, тем более что заглянувший в кузов КамАЗа командир рявкнул воинам “Цыгель, приматы, у нас много работы”, и убедительно попросил “шевелить булками, через час стартуем обратно”. На вопрос “а эту обезьяну куда?”, он ответил коротко, ёмко, понятно.

Поэтому меня вытолкали из кузова около большого палаточного лагеря, сунули в руки рюкзак, повесили на шею, словно на вешалку, Плаксу, и со словами “не маленький, сам разберешься” послали в эротическое путешествие. Посетившее меня чувство дежа-вю сложно описать без мата. Я вздохнул, поправил пожитки и похромал к лагерю.

В этом лагере царил примерно такой же бедлам, как и в предыдущем. Хотя были и отличия. Во-первых, были сортиры - несколько длинных, сшитых между собой листов профнастила, огораживающих щиты с дырками в полу над вырытыми экскаваторами канавами. И были, собственно, палатки. Большие, брезентовые, армейские, человек на двадцать. У некоторых сверху торчали трубы буржуек. Само собой, все палатки уже были переполнены людьми.