Были и обычные, туристические, стоявшие рядом. Личные, так сказать. А еще была полевая кухня, на которой мне ничего не светило. Чтобы получить миску похлёбки, надо было зарегистрироваться у коменданта, получить койка-место, быть внесённым в списки ну и далее в том же духе. Но мест не было, и, соответственно, и миски баланды тоже.

Попрошайки, видя мой полный рюкзак, пытались хоть что-то выцыганить. Пару раз подходили девчонки с потухшими глазами и предложением поразвлечься. Не дорого, за банку тушенки или бутылку водки. Да хоть за кулёк картошки. Между палатками иногда мелькали патрули. Короче, жизнь кипела. И воняла, буквально и фигурально. Отчаяние просто витало в воздухе. Отчаяние и горе.

Побродив по лагерю примерно с час, я понял, что останавливаться здесь не хочу категорически. А ночь в кустах скорее всего не выдержу. Поэтому побрёл в посёлок, и через некоторое время напросился к бомжеватого вида вонючей бабке на постой. За банку тушёнки и зелёного горошка. На сутки. В почерневший от времени деревянный сарай с топчаном, около такой же облезлой избёнки. Где почти в темноте через силу перекусил холодной консервой, и вырубился в обнимку с верным Плаксой. И даже резкая кислая вонь порохового нагара из ствола не помешала мне вцепиться в карабин, как когда-то в детстве в родного медвежонка.

Всю ночь мучали кошмары, сон то накатывал, то рождал яркие образы, от которых я подскакивал на топчане, давясь криком и хватаясь за карабин. Сердце колотилось, нездоровая испарина промочила одежду. Меня трясло. Проснулся совершенно разбитым, и явно с температурой. Нога пульсировала болью, видимо, всё же занёс в нее инфекцию. Надо срочно решать эту проблему, иначе до беды не далеко.

До военного госпиталя я доковылял только к обеду, хотя он был достаточно близко. Рюкзак беспощадно давил на плечи, Плакса стучал по заднице, перед глазами плыл туман и начало немного подташнивать. Состояние было - ложись да помирай. От температуры бросало в жар. А травмированная нога просто отстёгивалась, как будто по ней провёл удар какой-нибудь мастер тайского бокса, превратив каждый шаг в пытку.

Собственно, под госпиталь приспособили старое здание местного детского садика. Причём под госпиталь именно для раненых и травмированных, потому что под терапию не было ни места, ни нормального оборудования. А травмированных было много, очень много. С самыми разными переломами, полученными, видимо, при бегстве от монстров. При прыжках из окон, в авариях, или просто получивших в общем замесе пулю. Часть болезных располагались на маленьких детских кроватках, часть - просто на полу. Кому-то повезло лежать на матрасике, некоторые просто расположились на старом паркете. Стоны и крики слились в один тоскливый гул. Некоторые были с капельницами, причём пакеты и склянки с препаратами были просто прикручены скотчем или изолентой к самым причудливым местам. Или даже прилеплены к стене. По углам стояли мусорные мешки с окровавленными бинтами и кусками гипсовых повязок. Между пациентами сновали туда-сюда люди в белых халатах, и без оных - просто с красной повязкой на рукаве. Санитары, ясное дело.

А под регистратуру, точнее, под сортировку хворых, вообще приспособили деревянный домик со слониками и жирафами на игровой площадке, в аккурат между горкой и песочницей. Там же, на лавочке, уставший дядька в грязном белом халате поверх камуфляжа осмотрел рану, потыкал в неё пальцем и отправил меня на второй этаж, в хирургию.

В хирургии ещё раз осмотрели, окончательно оторвав штанину. Одна рана, надо сказать, стала выглядеть куда хуже, чем вчера. Нога опухла, из проделанного картечиной отверстия сочился гной и розоватая жидкость. Вторая рана выглядела куда приличнее, лишь с большим синяком вокруг, а кровь в ней спеклась и была похожа на простую крупную ссадину.

- Этого в процедурную, - сказал пожилой врач кому-то вошедшему за моей спиной и передал огрызок стандартного листа, исписанного мелким корявым почерком. Тонкая женская рука взяла листок, я повернулся чтобы встать и тут наши глаза встретились.

- Маринка!

- Уваров! - воскликнули мы одновременно, и мои губы сами собой расплылись в радостной улыбке, несмотря на плачевное состояние организма. Маринка тут же засуетилась, крепко, но коротко, обняла, помогла встать. Стоящий рядом с кушеткой Плакса с грохотом свалился на пол, рядом с рюкзаком. Рюкзак и карабин я поостерегся оставлять без присмотра, а врачи на оружие не обратили никакого внимания - насмотрелись они уже и на стволы, и на результаты их отсутствия. Лояльно, в общем отнеслись. А Маринка даже прослезилась. Посыпались взаимные вопросы, которые прервал доктор, вытолкав нас за дверь - у него были ещё пациенты, а мы, мол, можем поговорить в другом месте.

Пока мы ковыляли в процедурную, разговора не получилось. Успел только выяснить, что она здесь за начальника отделения. Её всё время кто-то что-то спрашивал, что-то хотел. По пути наша сколопендра отодрала в изящно ядовитой манере какую-то дебиловатую тётку с силиконовыми губищами, пообещав низложить её за нерасторопность из медсестёр в операторы половой тряпки и волшебного ведра.

- Тебе сюда, - она ткнула пальцем в облезлую дверь с рисунком Чебурашки и Гены, у которой толпилась небольшая группа болезных, - А я пока по делам. И потом здесь меня жди, никуда не уходи. Слышь, Уваров, ни-ку-да!

Потом критически оглядела меня, отобрала Плаксу и, поймав пробегающего мимо бойца заставила того взять мой рюкзак.

- У меня в кабинете побудет. Чтоб ты не сбежал, - она нырнула за дверь, отдала там мою бумагу. Выскочила обратно, хитро подмигнула и унеслась по лестнице. Следом за ней застучал ботинками по ступенькам боец с моим рюкзаком.

- Уваров! - раздался высокий мужской голос из-за двери. Я распихал болезных от двери, чуть не наступил на чей-то гипс, и под глухие матюги страдальцев ввалился в двери. Около большой кушетки посредине кабинета, переделанного под операционную, стоял столик на колёсиках, а рядом с ним - невысокий парень примерно моего возраста, в очках и маске. Руками в резиновых перчатках он перебирал хирургические инструменты. Рядом, у стола, спиной ко мне стояла девушка в белом халате и чепчике, и раскладывала перевязочный материал. Глаз снова резанули кислотного цвета лисички, бегемотики и цветочки, которыми были разрисованы стены. Шиза какая-то. Мелькнула мысль: интересно, как у детей от таких граффити крышу не сносит? Или всё-таки сносит? “Художник” явно курил что-то забористое. Об этом прямо говорили экзальтированные, психически нездоровые мордочки зверюшек .

- Сюда хромай. И штаны сними, а то всю кушетку перепачкаешь.

Тут девушка развернулась ко мне, держа на емкости из нержавейки