Скорее всего, так и ответите?.. Вы и на Страшный суд явитесь с удостоверением народного артиста РФ. Как в былые времена в райком.

Но Господу ведь все равно – народный Вы или нет, артист или сантехник.

При том, что я Вам завидую, мне Вас еще жаль. Жаль глубоко и всерьез. Я даже не знаю, что пронзительнее – зависть или жалость.

С одной стороны, конечно, занятно прожить жизнь таким незамысловатым прохвостом, как Вы, а с другой стороны – ввиду наличия Господа Бога – небезопасно. Светского способа спастись я не знаю. Может, помыться в бане и немножко подумать?.. А?..

С уважением (хоть Вы и не поверите), Леонид Филатов».

Раскол в театре

Разговор Любимова с коллективом театра все-таки состоялся. Это произошло в то время, когда Юрий Петрович репетировал «Электру». На собрание приходить он долго отказывался, но через некоторое время все-таки явился и выступил с речью:

– В театре произошло недоразумение. Люди заварили некрасивую и, в общем, подлую интригу. Мы еще встаем на путь демократии, и вместо рынка ряд людей решили устроить базар в театре… Сейчас надо театр реорганизовать – он в рыночных условиях, а вы устроили базар, барахолку.

После монолога Юрия Петровича выступили несколько артистов, отметивших, что руководитель театра слишком много занимается имущественными вопросами и слишком мало – творчеством, несмотря на то что ему созданы для этого все условия. Но самым хлестким и обидным для Любимова было выступление Николая Губенко.

– Позвольте на правах ведущего актера – я в театре с 1964 года… 1983 год, вы бросаете коллектив. Впоследствии неоднократно во время пребывания в Италии, Франции, Англии я как частное лицо пытался выйти на вас через Некрасова по телефону. Вы ни разу не пошли на контакт с нами. 1987 год – ребята просят меня взять театр. Я беру, бьюсь с Политбюро, где Лигачев, Громыко… И единственный, чей голос перевешивает чашу весов в пользу вашего возвращения, – Горбачев… Восстанавливаю все ваши спектакли, с огромным уважением относясь к вашему замыслу… Испания… Слезы счастья от того, что вы вернетесь.

…А вы растаптываете меня в прессе… Вы – лжец! Вы прокляли все, что было в этой комнате, растоптали и предали. (Крик Бориса Глаголина: «Вы не имеете права так с ним говорить!..») Вы руководите нами по телефону через Бориса Алексеевича Глаголина, эту пристяжную бл…дь, предателя, мыслящего только во благо себе. Вы хотите работать в Советском Союзе? В СНГ? Если нет – скажите. Или вы будете руководить театром из Израиля? Мы вас любили, но прежнего, а нынешнего – ненавидим! Вы – лжец.

Юрий Петрович слушал, пытался отвечать и в какойто момент растерялся. Только в конце сорвался: «…человек, который назвал меня лжецом, жил у моей матери…

Я уйду, а вы выбирайте. Пока он не уйдет, меня не будет!..»

После собрания Лёню окружили журналисты, которым он в ответ на их вопросы объяснил, что в конфронтации с Любимовым не состоит, просто всегда высказывает собственную точку зрения. Но при этом помнит, что Любимов – гений, а он – его ученик. А вообще, ситуация на сегодняшний день не исчерпана, много неясного. И хорошо бы руководствоваться известным правилом: не навреди! Надо учитывать, что вокруг живые люди со своими проблемами, характерами. Думаю, в этой ситуации нужен компромисс. Без Любимова театра НЕТ!

«Конечно, это право руководителя, – говорил Леонид Филатов, – подписывать контракты, делать реорганизации… Но если бы он жил здесь, разделял с нами тяготы в умирающем театре и в обезумевшей стране. И чтобы распоряжаться жизнью других людей, надо как минимум делить с ними похлебку. Этично ли, находясь за границей, устраивать тут операцию с запрограммированным летальным исходом? Зачем затевать реорганизации, перспектив у которых нет, потому что он опять уедет, и опять надолго?

Почему не заняться творчеством? Почему не сделать спектакль? Не может здесь подолгу жить – приноровимся, попробуем быстро репетировать, как на Западе. Ну, об искусстве-то хоть немножко. Нет, все о капитализме, о положении в стране… Конечно, Любимов – гений, он останется в истории. Но так, видно, распорядилась Судьба, что теперь у нас проблемы с отцом. Актеры позволяли ему все, они его любили, обожали, получали очередную порцию хамства и – прощали, считали: пока не опустился занавес, мы должны быть с ним. Но получилось, что он не с нами. Я не думаю, чтобы он мог внятно объяснить, зачем ему на фоне этой чумы, которая происходит в стране, живя там, в благополучной ситуации, упразднять театр-символ, затевать всю эту дележку на чистых и нечистых, на каинов и авелей, одни из которых должны иметь работу за счет других. В чем виноваты артисты? И не просто артисты, а именно эти, столь много и для него лично сделавшие – они таскались по начальству, защищали его, не спали ночами, противостояли, когда надо было. Они сделали многое, не получая ничего. В этом театре вообще никогда не работали за деньги, работала ЛЮБОВЬ, работала КОМАНДА. И вот теперь, когда им по 50 лет, он решил, что им надо умирать. Когда умирает “Таганка”, что-то умирает вообще.

И ты оглядываешься с удивлением, вдруг обнаруживая, где громко, где тихо, но ушли практически все духовные символы нашего прошлого».

Перечитывая многочисленные Лёнины интервью того времени, вспоминаю, как близко к сердцу он воспринимал происходящее тогда – и в театре, и во всей нашей многострадальной стране:

«Мне кажется, что сегодня культурный уровень падает, и не только в бывших республиках, но и в России тоже. Говорят: вот будет экономика, будет и культура… Чушь! С чего это она вдруг возьмется? От нищеты? Бедность, бывает, рождает гениев, нищета – никогда.

У меня в спектакле “Еще раз о голом короле”, который идет в “Современнике”, есть такой диалог:

 – Не учинили мы переворота.

 – К победе нас не вывела стезя.

 – Мы не учли специфику народа.

 – Такой народ планировать нельзя.

Русский народ нельзя прогнозировать. Так же, впрочем, как и осколки советского народа, то же самое можно сказать и о киргизах, и о белорусах – обо всех.

В Белоруссии, конечно, будет по-другому. Там другой народ.

Или возьмем Украину. Ее геополитическое положение рождает такие амбиции! И вроде бы возможности большие, а умения ими распорядиться нет. Кто виноват? У нас всегда – евреи, а там, конечно, москали. Кто же еще?