Шрифт:
Закладка:
Новое поколение уже не назовешь “другой Россией”. Скорее они будут тем, чем мы хотим называть себя сейчас: граждане мира. Они не будут бояться ассимиляции. Правда, обидно, если забудется русский язык. В нем слишком много русской культуры. Слишком много.
Я не принимал постгорбачевскую власть. А люди не понимали, как это можно не любить демократов? Можно. И это совсем не означает, что я разделяю большевистские взгляды. Просто демократы – это не те люди, которых я могу уважать, оценивая их поступки на уровне “хорошо – плохо”.
Плохо, что страна обнищала? Плохо. И никакие обоснования тут не уместны. Цель не может оправдывать средства, все это демагогия.
Беспризорники – это плохо? Плохо. Проститутки, тринадцатилетние девочки, – хорошо или плохо? Плохо.
А раз плохо, то, значит, все, что связано с этими людьми, именующими себя демократами, – плохо. Значит, они не просто где-то ошиблись, а запальчиво кинули народ, огромную нацию, в бездну, пропасть.
Не надо было бежать впереди прогресса и кричать: “Мы знаем, куда идем!” Не знаете! Весь мир живет так, а в России надо было по-другому. Как по-другому – не знаю. Я не звал никого в новую жизнь, хотя понимал, что старая остро нуждается в корректировке.
Гайдар: “…Будем как они, научимся…” Не научимся никогда! Другая, как это ни по´шло звучит, ментальность, другое геополитическое нахождение. Миссия и задача России была в том, что она служила буфером между развивающимся Западом и крайне агрессивным Востоком. И на такой огромной территории Восток просто “заблудился”. Это, конечно, было неосознанной миссией, но так получилось. И так будет всегда. Потому что, если эта территория станет такой же, как Запад, или такой, как Восток, образуется “черная дыра”, которая вообще взорвет мир».
* * *
«О, эта русская тусовка – суть причудливого русского характера! О, полузабытое исконно российское понятие “богема”, где актеры общались, обсуждали, боготворили друг друга!
Богемных тусовок у нас сегодня – пруд пруди. Помянем в связи с этим русский менталитет, намекнем вскользь: начинается возрождение России. И все же внутреннее чувство подсказывает мне: Россия тут ни при чем. В той салонной, блоковской России и говорили не о том, и пили медленнее, и держались достойней».
* * *
«Бесспорно, тезис “Гуляй, мужик, однова живем” – из области российских заповедей. Но и достоинство – черта россиян. Предложение “Гуляй, однова живем” без достоинства – лозунг уже другой формации.
Вот снаряжается с пышностью великий фестивальный корабль – шестьсот прокатчиков едут за границу. Ничего дурного в этом факте я не вижу, и все же, по-моему, люди интеллектуального труда должны понимать: это не есть норма.
Допускаю, что мне, занудно поучающему, возразят: давно у нас не было праздников! И тут же все свалят на Пушкина. Но Пушкин не про это говорил, у него все герои во время чумы находились в совершенно равных условиях. У нас же сегодня не столько “Пир во время чумы” Александра Пушкина, сколько “Большая жратва” Марко Феррери. Одни едят досыта и пьют с криками “Однова живем, и смерть уже близка”, другим кажется, вскоре совсем нечего будет есть. У умирающих от голода и погибающих от переедания – условия разные, не так ли?
Тем не менее как жить – не знаю. Дальше невеселых рассуждений дело не идет. Хотелось бы держаться потише и подостойнее. Чтобы побольше искусства и поменьше шума: кино мы снимаем все больше про свои беды и горести. Они, конечно, надоедают. Вокруг все только и кричат: “Хватит чернухи, светлуху хотим!” Только как ее снимать, светлуху, если ты голоден или, наоборот, наелся до отвала, если ты зол, и в воздухе висит ненависть, и тянет всех разоблачать?
А веселиться, конечно, можно. Но тихонечко. Скорее для того, чтобы не падать духом, и обязательно с оглядкой на унылый пейзаж за окном, на наше заоконное бытие».
* * *
«На судьбе театра не могло не сказаться долгое отсутствие Любимова. Его нынешние приезды, отъезды. Но как бы ни был наш театр политизирован, он был замешан, создан и всегда существовал на любви.
А сейчас любовь внутри кончилась… И зритель это почувствовал и оттолкнулся от нашего театра. На Таганку уже можно купить билет, а в “Современник”, например, нет. Потому что там не только замечательные артисты и своя школа, но потому что там – ЛЮБОВЬ! Никакие финансовые вливания никакой театр не спасут – только любовь и идея. А тут еще это ускорение смерти и желание доказать (я имею в виду историю с приватизацией театра), что сие есть, наоборот, его реанимация.
И слова звучат высокие: в защиту учителя, в защиту искусства.
Что изменится от того, что будет введена контрактная система и часть людей выкинут на улицу? Появятся шедевры? Лучше будут играть артисты? Чаще в театре станет бывать Любимов? Или с притоком долларов театр обретет нечто… Неправда, не сработает. Сработает где угодно, но не в искусстве, и тем более не в театре. Это же русский театр. Только Любовь и Идея.
Распад театра – дело не случайное. Есть там и некие этические причины, но мне кажется, в этом есть и более глубокий, мистический смысл.
Стало уходить поколение, а театр делает одно поколение. Второе уже не продолжит никогда, это уже что-то другое. Другое поколение, другие люди, все другое. Поэтому попытка задержаться на этом свете – она нормальна и у тех, и у других. У обоих половинок театра.
Происходящее – это расплата за то, что мы дольше времени поддерживали несколько полинявшую легенду и ощеривались на любого, кто пытался что-то сказать о Таганке. Надо было вовремя понять, что мы уже не такие, что полиняли шерстки, что трачены молью, а мы все выгибали грудки и кричали: “Нет, мы такие! Мы такие!” – и продолжали обманывать друг друга.
Я не сторонник всяких разделов. Опыт других театров убедил, что это совсем не плодоносный путь. Но я отчетливо понимаю, что раздел – единственная возможность сохранить этот дом.
Я бы никак не высказывал свою точку зрения, если бы знал, что Юрий Петрович гарантирует людям работу по профессии в собственном доме и в собственной стране, а не начнет их гнать на улицу.
Но гнать людей на улицу, лишать их
