Он смотрел, на её загорелую кожу, на две упругие, округлости, выпирающие из-под лёгкого, летнего сарафана, и на овал бёдер, сужающийся к низу. Там где не длинные, но стройные ноги, заманчиво глядели на него, смуглыми коленями.

— Для меня, Галина, жизнь это поэзия. Я не терплю прозы жизни. Я все предпочитаю обращать в поэзию. Вот, например, вы Галина, как… — он замялся, в эту минуту к его ногам, упала спелая ягода. — Как эта ягода алычи.

— Я что такая же красная?

— Нет, Галина вы такая же сочная и сладкая как она. Вы есть вкус, вы шарм этого лета.

— Рома, вы поэт.

— Да, но, увы, не все это понимают. — Он съел ягоду и сплюнул косточку в траву. — А знаете, что Галина… Я сейчас чувствую такую силу в себе, что готов написать поэму. А, что? Давайте напишем её вместе. И назовём её Алыча.

— Ну почему Алыча?

— Потому, что именно под этим деревом мы с вами встретились. Вы только вдумайтесь. Удивительный случай, люди проходят мимо друг друга, теряясь в житейском море.

— Роман, в море тонут…

— Где тонут?

— В море тонут, а в жизни теряются.

— Ну да, сколько людей тонут в житейском море, а мы с вами, остановились под плодами этого библейского древа, и вкусили его плоды. Не смотря ни на какие запреты. Мы свободны в своём выборе и любви. Мы вольны любить, кого хотим и когда захотим. И никто не в праве нам помешать. Это наше святое и не пока белимое, не кобелимое, нет… — Он замялся.

— Ромочка, не-по-ко — ли — би-мо-е.

— Именно. — Он обнял её, она обмякла в его руках. Звезды загорелись на небе. Тёмная южная ночь скрыла их от посторонних глаз.

Потом когда пели цикады, и они лежали под алычой. Она сказала — Как жаль, что мы так поздно с тобой встретились. Завтра мне нужно садиться в поезд и возвращаться в Питер.

— А мне лететь в Сургут. Сегодня звонили, предприятие встало, ничего без меня не могут.

Они молча плелись по аллее. От выпитого вина, болела голова. От алычи набило оскомину. Хотелось спать. Они попрощались у ворот, и каждый пошёл в свой корпус.

Утром она села в поезд и поехала к семье. Он вернулся в Сургут к жене, детям и своей бухгалтерской должности.

Время стёрло былое. Они окунулись в свою повседневность. Единственное, что объединяло их, это оскомина при виде алычи.

Плетёные кресла

— Киса, я хочу есть. — Простонал он, когда они проходили мимо ресторана Икеа.

— Потерпи котик, ещё чуть, чуть и я тебя покормлю.

— А сколько терпеть?

— Сейчас заскочу ещё в один магазин и все.

— Сколько можно?

— Сколько нужно. Все равно пока негде.

— Ну, вот же, ресторан.

— Котик, мы же договорились об экономии нашего бюджета.

— Ну, здесь не дорого.

— Хорошо. Держи сумки. Сейчас я вернусь и покормлю тебя. — Она вручила ему пакеты и скрылась среди цветных платьев, нарочно развешенных у входа, что бы ни одна женщина не смогла пройти мимо. Он сел напротив ресторана, и глотал слюни, глядя как какой — то толстяк, уплетает ароматные фрикадельки. Через пол — часа она вышла ещё с одним пакетом. Потом они зашли ещё в пару мест, и пакетов стало больше. Потом ещё, и ещё, пока котик не завыл так, как будто ему прищемили хвост. Он бросил пакеты на пол. Сел в, плетёное кресло, услужливо выставленное для таких случаев магазином Икеа, и заявил. — Либо мы идём в ресторан, либо я не сдвинусь с места. — Она устало опустилось в соседнее кресло. Кресло было плетённым словно большая корзина для грибов. Она смотрела на него и думала, как же хорошо будут смотреться эти два кресла на даче, под новой беседкой, что они соорудили весной. Она посмотрела на ценник. Кресло из ротанга, плетённые четыре с половиной тысячи рублей.

— Знаешь, что котик, ты посиди, а я быстро сбегаю в одно место. А когда вернусь, то обещаю такой обед, что ты пальчики оближешь. Она вернулась через пол — часа. — Устал?

— Да.

— Ты мой хороший, ты мой милый.

— Пойдём?

— Куда?

— В ресторан.

— Да, что там тот ресторан, я тебе дома такие фрикадельки сделаю… — Котик покраснел, веко задёргалась, волосы стали подниматься дыбом. — А, что я могла сделать? Ты сам закатил мне сцену. Плюхнулся в эти кресла, я бы никогда даже и не подумала об этом. Но тебя же все не устраивает. Ты все время с претензиями. Ты не мог чуточку потерпеть? Нет, ты мне закатил такой скандал. Ты просто носом ткнул меня в эти кресла. Что мне оставалось делать. Я была вынуждена реагировать. В конце концов, ты ведь сам любишь посидеть в удобном кресле. А если это кресло будет стоять на даче, в нашей беседке. Ты так же будешь возмущаться, как и теперь? — Котик смотрел на неё, хлопая ресницами. — Или может, ты считаешь, что они не стоят денег, которые я за них отвалила? Нет, конечно, если тебе наплевать на меня, на мою больную спину, и ты считаешь, что я могу прекрасно посидеть на старой табуретке. Тогда бери чек, и иди, возвращай деньги. Я это переживу ради твоей тарелки фрикаделек. — Она плюхнулась в плетёное кресло, и горько зарыдала. Котик бросился её успокаивать. В конце концов, придя к согласию. Они съели в Ашане по чебуреку и довольные покупками поехали домой, встречать доставку двух плетёных кресел.

Чипсы

Он носился с мальчишками по двору. А она стояла в стороне, и тихо вздыхала. Он был шебутной, прекрасно сложен для своих двенадцати с половиной лет. Не оставлял равнодушной, ни одну девочку во дворе. Она же была напротив не очень яркой и тихой. Про таких девчонок говорят совершенно домашняя девочка. В общем, шансов на то, что он обратит на неё внимания, у неё было ноль, и ноль десятых.

Не надеясь на своё счастье, она достала пакет чипсов и захрустела. Наслаждаясь вкусом, жареного картофеля с грибами, она тихо предавалась своим мечтам. В этот самый момент когда она дошла до того как принц преодолев все препятствия, очутился под окнами её замка, она вдруг услышала его голос.

— Танька. Танька. — Она открыла глаза и увидела его. Он стоял рядом, во всей своей красе, и обращался к ней. — Тань, ты что, оглохла.

— Нет, прости, я задумалась.

— Странная ты. А чего ты, тут, стоишь?

— Вот, ем. — И она, извиняясь, показала