и мысли, которые высказывал капитан, были нам близки. Их наукообразность немного смущала и была здесь как-то неожиданна, но мы с Юрой соглашались с ним. Мне в этот момент было так хорошо, что я готов был согласиться с чем угодно. А он, видя наше понимание и поддержку, всё больше распаляясь, говорил:

– Как только в истории притупится востребованность в таком подразделении, как «Вымпел», он как мудрый опытный разведчик растворится в историческом ландшафте… В этом он подобен утреннему туману, который по мере наступления дня исчезает, растворяясь в небесной синеве, чтобы в нужное время вновь укрыть землю, а с ней и молодые зелёные побеги…

– Да ты поэт, Боря! – сказал Юра. – Тебя тут воевать оставили, а ты, наверное, стихи пишешь?

– Нет, не пишу, кроме оперативных справок, честное слово, ничего больше не пишу, – продолжил он, нисколько не смутившись. – Я хочу, чтобы наша работа пользу приносила, и чтобы начальники наши такие же мысли имели. Поэтому я и говорю, что не надо обольщаться. Как туман образуется на пропитанной влагой почве, так и в государстве, пропитанном имперской идеей – российской ранее, а советской сегодня, – это как исходный материал для взращивания подсознательно таких людей. Нужно неусыпно следить за «влажностью», важно понимать, что «Вымпел» – лишь материальное воплощение той идеи, которая, раз сформировавшись как необходимая функция защиты Отечества, уже не умрёт. Как конструкция и технологические карты танка Т-34. Настанет грозный час, возникнет суровая необходимость, – и тысячи молодых ребят будут востребованы государством и снова грозно встанут на его защиту. Вот тогда и понадобятся те «технологические карты», чтобы не изобретать долго и мучительно всё, что уже пройдено и выстрадано. Главное, не утратить бы этот невосполнимый ценный опыт. А утренний туман с приходом дня растворится в пространстве, образовав облака. Они ещё разразятся весёлым ливнем, земля снова наполнится влагой и своей силой, суть потенцией, чтобы в означенный час вновь вернуться утренним туманом…

Мы с Юрой, уютно устроившись на грязных, убитого вида стульчиках, под удивительно вкусные макароны и тёплую водку слушали рассуждения этого парня и удивлялись, как быстро, а главное, – до самой сути, он – простой капитан, ухватил дух подразделения специального назначения. Откуда у него, простого московского опера, проработавшего всего два с лишним года на оперативной работе в территориальном управлении, такое глубокое, всё охватывающее осознание предназначения нашего подразделения? Да ещё речь – с яркими эпитетами и сравнениями – речь влюблённого в жизнь и красоту человека…

– Боря! – прервал его я. – Откуда ты всё это знаешь?

– Ребятки, братья вы мои, – заговорил он. – Я только этим и живу сегодня. За несколько месяцев в этой провинции и практически один на один с врагами я уже не живу другими идеями, как только бы принести пользу нашему «Вымпелу». Вы даже не помните и не знаете меня… А ровно год назад я проходил курсы в Балашихе. Эти мысли привиты мне там преподавателями КУОСа. Всё происходило рядом с вами… А что, разве вы не так думаете?

– Да нет, конечно, так! Просто ты так хорошо это знаешь.

– Узнать это пришлось хорошо только лишь по одной причине… – Боря замолчал, прищурившись, задымил сигареткой и произнёс: жить хочется! Когда я сюда приехал в марте, мне поручили работу с оперативными батальонами. Да-да. Я являюсь советником по спецподразделениям Министерства госбезопасности. Здесь называют это ХАД. В документах нашего представительства было два таких батальона. Когда я прибыл сюда, их, на самом деле, оказалось три. Один батальон, полностью сформированный и достаточно боеспособный, не числился нигде…

– Ничего себе! – изумился Юра. Он, как человек, который провёл в Афганистане на такой же работе целый год, понимал исключительность ситуации, о которой шла сейчас речь.

– Нигде, – продолжил советник. – Задействован батальон был полностью только на постах безопасности. Местный начальник УМГБ провинции Саманган Мохаммад Нур[51] не доверяет Царандою[52] и старается иметь везде больше своих сил и средств.

Разобравшись в ситуации, я доложил о лишнем батальоне – и стали происходить ужасные события.

Боря замолчал и опять закурил сигарету.

– Когда где-то через неделю я пришёл в один из своих подсоветных батальонов, рано утром, что называется, с первыми лучами солнца, то на воротах увидел на колу отрезанную голову одного из солдат! Для меня это был шок, который до сих пор я вспоминаю с ужасом. Это – устрашение меня! Это – устрашение солдат и офицеров…

Они, я говорю про солдат в моих батальонах, так скажем, больше на каких-то подростков похожи. Взять банды, которые против власти воюют там, в горах. Так это – мужики здоровенные, все взрослые, умудрённые жизнью, а у меня – подростки из соседних кишлаков, почти дети. Бороды практически ни у кого не растут. А тут ещё голова на колу висит… Так что энтузиазма мне это не прибавило. Вот и обострились мысленные процессы в моей голове до такой степени, что сразу всё, что на КУОСе говорили, вспомнить пришлось. Каждое слово преподавателей всплыло, да так ярко, что забыть уже невозможно. А дальше того хлеще стало. Всё, происходящее в любой провинции, с точки зрения оперативной обстановки на события вокруг моих батальонов примерять стал. Все фамилии бандитские, хоть мимоходом однажды услышанные, теперь как родные помню, всё о них знаю и каждую минуту думаю, как их обыграть. То ли со страху это произошло… Но, видит Бог, не испугался я! Жутко, ужасно, но не страх был, а обида, что вот так меня, советского офицера, как последнего пацана, запугивают и причём жизнью почти непричастного мальчика… Я его, этого убитого, запомнил. Он вообще в батальон неделю назад пришёл и место своего какого-то богатого родственника занял… Здесь так бывает. Пришёл случайно, а убит был показательно… Командиры батальона, увидев меня у ворот, смотрят, как я на это буду реагировать, и спрашивают: «Мушавер[53]! Что делать будем?» А я, как будто бы всю жизнь к этому вопросу готовился, говорю им: «Сначала человека похоронить надо! А потом отомстим за него…» Тогда я не знал и не понимал, что отомстить за какого-то убитого крестьянина из кишлака, бедного и почти безродного – это то же самое, что пообещать звезду с неба достать. Невообразимо! Ну, ляпнул так ляпнул. Ну, я в шоке от этой кровавой головы был. Честно говоря, соображал на уровне подсознания…

Тело, кстати, так и не нашли, так что похоронить к закату пришлось только голову бедного юноши… я помчался в местный КГБ и буквально «прижал к стенке» всех немыслимых начальников, чтобы дали информацию: кто совершил такой акт устрашения? Мне необходимо было