Минздрава СССР), съезды можно было проводить только раз в пять лет. И это был полный нонсенс, потому что весь мир к тому времени давно перешел на ежегодные. Когда мы создали Ассоциацию, то тоже стали проводить съезды каждый год.

Внутри нашей Ассоциации есть разные секции: «Аритмология», «Детская кардиология и кардиохирургия», «Приобретенные пороки сердца» и другие. Секцию «Кардиология и визуализация в кардиохирургии» возглавляет академик Елена Зеликовна Голухова, которая работает у нас в Центре.

Поскольку операции на сердце делаются в 114 клиниках на территории Российской Федерации, мы часто проводим обучение на местах. Очень помогает то, что принят стандарт непрерывного медицинского образования и каждый врач обязан повышать уровень мастерства.

Деньги

У меня никогда не было много денег – несмотря на то, что однажды я очень молодым занял пост заместителя директора по науке и стал получать 450 рублей. Это были большие деньги, но у нас к тому времени было двое детей. Требовались деньги на одежду, еду, летний отдых – мы ездили в основном к себе, в Грузию. Немножко, в душе я завидую людям, у которых этого добра в достатке. Я называю деньги по-настоящему добром, потому что мир очень интересный и не хочется себя ни в чем ограничивать. Я, например, очень люблю книги, у меня очень большая библиотека, несколько тысяч томов. И это тоже все – деньги.

Когда я учился в аспирантуре, я пошел работать в четвертую городскую больницу дежурным хирургом – надвигалась защита диссертации, и мы запланировали банкет в ресторане «Узбекистан». Банкет получился шикарный: во-первых, узбекская кухня, во-вторых, мы купили много вина, а вино – это самое главное на банкете. Тогда это делалось на вокзалах, куда приходили специальные поезда: можно было за рубль купить бутылку шикарного грузинского вина…

Если меня спросить – конечно, мне бы хотелось, чтобы у меня было много денег. Но не для себя. Все-таки у меня семеро внуков: хочется, чтобы они могли закончить престижные институты. Хотя я абсолютно уверен, что они состоятся, потому что у них замечательные родители, очень дружные. Но все же хотелось бы в их судьбе как-то поучаствовать.

С другой стороны – у нас все есть. У нас с Ольгой есть и квартира, и загородный дом, который мы построили на участке, в 1993 году выделенном мне Академией. Дети мои имеют квартиры. Так что в этом смысле все нормально. Но я не хочу показаться безразличным, это было бы лукавство. Я выходил однажды из самолета – смотрю, стоит большой серебристый лайнер. Спрашиваю сопровождающую: «Это чей?» Мне назвали фамилию человека, который у всех на слуху. И я подумал: «Как хорошо, да? Сел в этот лайнер, полетел куда тебе надо». Хотя мне и не нужен свой самолет, я считаю, что лучше летать регулярными рейсами. Мне кажется – это более безопасно во всех отношениях. Но точит иногда такой червячок – и невольно думаешь: «А почему нет, ты все-таки день и ночь работаешь, и вроде тебя все знают…» Но такова жизнь.

Глава шестая. Будни хирурга

Долгожительство

Федор Григорьевич Углов прожил 103 года. Борис Алексеевич Королев – сто лет и два месяца. Майкл Дебейки двух месяцев не дожил до ста лет. Борис Васильевич Петровский умер в 95 лет. Почему среди хирургов так много долгожителей? Я объясню.

Во-первых, мы работаем в очень комфортных условиях. Операционная стерильна, там микроклимат, и мы регулируем его от 17 до 19 градусов. А Джон Кирклин, один из двух отцов-основателей сердечно-сосудистой хирургии, вообще в операционной держал 15 градусов на то время, когда сердце остановлено. Оно должно быть охлажденным для того, чтобы там не происходило обмена веществ.

Кроме того, среда, в которой мы существуем, очень интеллектуальная. Мы постоянно учимся и совершенствуемся. Если хирург чего-то не знает, как он может вообще прикоснуться к человеческому телу? Это преступление. Когда в кино показывают, как вытирают пот хирургу, этому хирургу надо срочно уходить из операционной. Это все художественные выдумки.

Кроме всего этого, медицинская среда очень оптимистическая, потому что ты знаешь, что делаешь святое дело. Ты созидатель. Ты возвращаешь человека к жизни. И наша профессия требует хорошей физической выносливости. Это совершенно очевидно – иначе по многу часов на ногах не выстоять.

Наконец, врач живет нормальной жизнью, при этом то, что может испортить ему здоровье, естественным образом отсутствует. Благодаря общению с американскими коллегами, я бросил курить и пить кофе, чтобы не было тремора в руках. Что касается алкоголя – это тоже не приветствуется. Когда кончилась лигачевская эра, Борис Петровский возмущался, почему мы пьем неразведенную водку. Он тысячу раз бывал за границей и видел, что там виски до смешного разводят.

Что меня подтолкнуло вести здоровый образ жизни? Однажды я повез в Киев двух американцев – Роберта Уоллеса, шефа клиники братьев Мейо, и Генри Бансона, сопредседателя советско-американского сотрудничества с американской стороны. Мы приехали в Киев, побыли на операции у Николая Михайловича Амосова. А лето, жарко. И они мне говорят: «Слушай, а искупаться где-нибудь можно?» Нам в шутку отвечают: «Да на Днепре под мостом». Мы и поехали. Конечно, никаких плавок с собой не было, пришлось купаться в семейных трусах. А я считаю, что я хорошо плаваю, потому что вырос на море. Бансон меня на шестнадцать или восемнадцать лет старше, а Уоллес на десять. И вот они заходят в Днепр… Я доплыл до середины и остановился, а они переплыли на противоположный берег, сели там, говорили минут пятнадцать. Потом приплыли назад. Я и подумал: елки-палки, люди настолько старше меня, работают как волы, приехали в чужую страну, не акклиматизированные, разница во времени восемь часов. А они – на тебе!

Американский колледж хирургов

Я почетный член Американского колледжа хирургов и этим очень горжусь. Это хирургическое общество объединяет 82 тысячи коллег, оно было основано в 1912 году. Для почетных членов колледжа предусмотрено всего сто мест. Я один из них. Пока кто-то из нас не умрет, нового не выберут. И, как правило, выберут не из твоей страны. От СССР в обществе состояли всего пять человек – Николай Бурденко, Сергей Юдин, Борис Петров, Борис Петровский и Владимир Бураковский. От России – только я.

Я никогда не думал, что в эту сотню попаду. Когда мне позвонил американский кардиохирург Дэвид Сэбистон, мой друг, и сказал, что они посовещались и хотят