Шрифт:
Закладка:
Примерно неделю он ездит по Руру на автомобиле с водителем, которого ему предоставили англичане. Пятого ноября он пишет из Херфорда:
Сплошные разъезды туда-сюда, никогда больше не хочу путешествовать таким образом, это утомляет и к тому же видишь совсем не то, что хотел бы увидеть. Во-первых, я никогда больше не поеду никуда один, слишком много времени и сил уходит на то, что я скучаю по тебе и мальчикам. Хотя в Олиге я хорошо провел время: вкусная еда, приятные люди в гостинице. Познакомился с очень приятным человеком, капитаном, хочет приехать к нам в гости весной. По вечерам играли с ним в настольный теннис, я в основном проигрывал. Много ездил по Руру, два дня был в Эссене, этому городу сильно досталось. Посетил местный шведский Красный Крест и один раз переночевал у них.
Тремя днями позже, 8 ноября, он прибывает во Франкфурт-на-Майне и пишет письмо другу и коллеге Акселю Лиффнеру. Письмо было написано на шведском, и цензура его не пропустила, но оно сохранилось. Вот отрывок из этого письма:
Я приехал во Франкфурт-на-Майне — мне это тоже ничего не говорит — после печали Гамбурга, одиночества Берлина, холода Ганновера, страха Эссена, тошноты Дюссельдорфа, усталости Кёльна, голода Вупперталя и переедания Золингена. Скажи Юнасу (= Улов Юнасон), что ехать в целом бессмысленно. Если бы еще не было привыкания, то куда ни шло, но через две недели кажется, что все так и должно быть. «I am sorry, sir, но это такие же руины, которые я видел в Ганновере. А у вас нету чего-нибудь поновее?» — «В Херфорде есть фахверковый дом, sir. Его тоже разбомбили — можно посмотреть для разнообразия, сэр, всегда приятно».
В Гамбурге можно сойти с поезда в Ландвере, идти час в любую сторону и не видеть ничего, кроме остатков внутренних стен и пола, свисающих с перекрытий, да обледеневших батарей, облепивших развалины, словно фруктовые мошки. Идешь по центру города и за час не видишь ни одного человека. Я прошел сорок пять минут на восток и вернулся обратно. Придя в гостиницу, включил свет над зеркалом и подумал: «Сэр, если я не изменился и выгляжу, как раньше, значит, со мной что-то не так. Наверное, сначала надо сходить на запад».
Да, в начале с зеркалами было совсем тяжело, а потом, в общем-то, быстро понимаешь, что человек может увидеть все что угодно и не ослепнуть. Меня уже даже жуть не берет от пребывания здесь. Просто устаешь от всего и крепко спишь по ночам. В Дюссельдорфе я побывал в бункере, находящемся на глубине пять метров под землей. Люди живут там уже пять лет, иногда они поднимаются из этой дыры наверх и хватают ртом воздух, словно рыбы. Под землей живет несколько сотен человек, при свете ламп они выглядят здоровыми, но при дневном свете похожи на живые трупы. Во многих извилистых коридорах царит кромешная тьма, потому что те, кто там живут, постоянно воруют лампочки и продают их на черном рынке. Там отвратительно пахнет, потому что дети справляют нужду прямо на пол — но don’t worry, sir. Через четверть часа я еду на машине в отель, ем бифштекс и пью вино, а потом виски и играю с капитаном в настольный теннис. Черт, мне нужно поскорее домой, чтобы снова обрести способность испытывать сострадание к тем, кто страдает здесь. А их очень много.
Как дела дома? Люди читают книги и пишут книги, читают рецензии и пишут рецензии? Я сейчас вообще не понимаю, как это возможно. Здесь этим никто не занимается. Здесь почти от всего пахнет безумием, но я не смогу этого по-настоящему почувствовать, пока не вернусь домой. Сейчас высплюсь и поеду дальше на юг: Гейдельберг, Штутгарт, Мюнхен, Нюрнберг. Потом — на север, и где-то в первой половине декабря надеюсь вернуться домой. Шведские зеркала — вот на что я надеюсь.
Важную роль в этой поездке, безусловно, сыграло то, что в Германии Стиг Дагерман имел возможность встречаться с родственниками жены и соратниками-синдикалистами. По Ганноверу, который он посетил несколько раз, его водила сестра тестя и ее семья. В других городах помогали товарищи по синдикализму.
15 ноября он пишет жене из Штутгарта, пишет, что удивительно, по-шведски:
Альфред Лейнау (немецкий синдикалист. — Примеч. пер.) стал моим проводником по Гейдельбергу, а жили мы у Эдо Бишофа в Швецингене, небольшом городке в миле от Гейдельберга. Бишоф помнит Фердинанда и Элли (родителей жены СД. — Примеч. пер.) и передает им привет. (…)
В понедельник поеду в Мюнхен — интересно, как там всё. Попытаюсь встретиться с Кестнером и премьер-министром Хёгнером, который хочет, чтобы Бавария стала отдельным государством. Да, остается только Мюнхен и Нюрнберг, и домой, в Сундбюберг. Больше всего меня на самом деле радует именно этот последний город. Меня не было всего пять недель, а такое ощущение, что прошло пять лет.
10 декабря 1946 года Стиг Дагерман вернулся в Швецию. В письме из Телльберга, датированном 8 февраля 1947 года и адресованном человеку, с которым он познакомился в Берлине, он вкратце рассказывает о завершающей части своего путешествия и возвращении домой:
(Из Франкфурта мне предстоял долгий путь: Гейдельберг, Штутгарт, Мюнхен, Нюрнберг, Дармштадт и обратно во Франкфурт. После этого я еще раз съездил в Ганновер и Гамбург и, наконец, 10 декабря самолетом вернулся из Франкфурта в Швецию. В шесть часов вечера я в последний раз (в 1946 году) смотрел на немецкие руины, или, вернее сказать, на руины Германии, а в половине двенадцатого того же дня уже был в своем нетронутом, до блеска начищенном и сытом родном городе.)
Двенадцать статей Стиг Дагерман написал после возвращения в Швецию, они публиковались в газете «Экспрессен» с 26 декабря 1946 по 28 апреля 1947 года.
В сентябре 1946 года, еще до начала поездки, издательство «Бонньер» предложило издать статьи в виде книги и отправило Дагерману на подпись договор. Издательство «Норштедтс», где недавно вышел роман «Остров обреченных» [53], тоже было заинтересовано в издании будущей книги. Вопрос о том, в каком издательстве будет напечатана книга, долго оставался нерешенным, но 11 марта 1947 года
