Шрифт:
Закладка:
Кончив говорить, Флорентиец притянул к себе Сандру и Генри и, ласково кивнув остальным, пошел с обоими юношами в парк отпиливать отжившие ветви деревьев. В мучительном раздумье Сандра спросил своего великого друга:
– Я вполне понял свои ошибки. Мне уже кажется невозможным, чтобы я мог еще раз оказаться слабее женщины. Но неужели своими слезами и тоской я мешал пастору в его новой жизни? Мешал самому любимому другу, которому столь многим обязан?
– Если бы человек, духовно развитый и чистый, мог жить лишь в мире одной Земли, как это делают люди, живущие только интересами тела и земных благ, то ты не тревожил бы друга никакими своими проявлениями. Но так как у вас с пастором была духовная связь, связь, жившая в двух мирах, – он унес ее с собой, уходя с Земли. И всякое нарушение гармонии в тебе, причиной которого была скорбь о нем, жалило его или обдавало потоками скорбных твоих мыслей.
Стремись всеми силами выработать полное самообладание, чтобы я мог оставить тебя на попечение едущего сюда Ананды.
– Ананды! – одновременно вскрикнули оба юноши. Но крик Генри был таким скорбным, что Сандра в изумлении даже выронил пилу из рук.
– Разве ты, Генри, не мечтаешь день и ночь о новой встрече с Анандой? А ты, Сандра, ты напоминаешь жену Лота, превратившуюся в соляной столб. Бери пилу, тщательнее осматривай ветви и приведи в порядок все свои импульсы.
Пойдем, друг Генри, к тому высокому старому дубу. Для нас обоих хватит работы, чтобы помочь дереву обрести новую молодую жизнь, сбросив старые лохмотья.
Приступив к работе и делая вид, что вовсе не замечает, как Генри старается незаметно смахнуть одну за другой непрошеные слезы, Флорентиец ласково говорил юноше:
– Приезд Ананды не должен смущать тебя тем, что ты еще не готов к встрече. Ананда ведь не только частица божественной мудрости, сошедшей на Землю в человеческом теле. Это и часть божественной доброты, воплотившейся, чтобы развязать тугие узлы, затянутые человеческой любовью. В девяноста девяти случаях из ста то, что люди называют любовью, на самом деле лишь предрассудки и суеверия либо себялюбивые мечты.
Ананда в каждом своем общении с человеком вскрывает неожиданные для него самого сюрпризы его страстей. Человек думает, что проходит путем верности и милосердия, ищет освобождения и приносит людям помощь своей верностью. А на самом же деле встреченные им не только не отдыхают в его атмосфере: от его верности страдает все земное, что к нему близко. Кому нужна подобная верность? Путь к Учителю, как ко всякому высшему сознанию, лежит через любовное единение с людьми. И та верность, когда человек дал умереть в разлуке существу, которое в нем нуждалось и звало его, только потому, что он ждал, чтобы у него наконец что-то созрело внутри, не дает выполнить ту задачу, которую целое кольцо невидимых помощников ждало случая на него возложить. И получается, что готовое в духовном мире дело не может стать земным действием. И запись в Белой книге человека, в книге его Вечной Жизни гласит: «может» не значит «будет».
В твоей книге, Генри, есть разные страницы. Есть страницы подвига и самоотверженности, есть страницы любви, есть и такие белые страницы, где живет запись: «может» не значит «будет». Но страниц радости в ней нет, как не было ее у тебя в данном твоем воплощении до сих пор. А между тем сейчас ты пришел на Землю учиться радости, и для этого счастливого урока тебе давались тысячи предлогов и случаев. Мать твоя, смиренная избранница, полное чести, силы и чистоты существо, с детства окружала тебя радостью и любовью.
А ты отвечал ей всю жизнь требовательностью, унынием и эгоизмом. Только теперь, после всего страшного и тяжелого, во что ты окунулся в Константинополе, когда сам воочию столкнулся с темной силой, ты понял ужас и величие пути человека на Земле, и сердце твое, извергая струи крови, открылось для матери, открылось во всю ширь. Ты по-новому увидел мир и себя в нем.
– Только потому, – перебил Генри, – что великая сострадающая любовь Флорентийца раскрыла мне глаза и помогла увидеть жизнь по-иному.
– Не будем говорить о причинах. Все люди, без исключения, переживают свои моменты перерождения. И каждому жизнь подает его цветок жизни и смерти.
Человек берет его, вдыхает аромат жизни и отворачивается от смрада и гноя уже отживших в нем частиц. А бывает это – у каждого по-своему, по-особому, ибо у каждого свой индивидуальный, неповторимый путь. Послезавтра сюда приедет твоя мать. Ее привезет Дория, а капитан Джеймс всячески ей поможет.
– О Господи, только этого недоставало, чтобы капитан Джеймс в вашем доме встретился с моей матерью! – простонал Генри.
– Что же так пугает тебя, если капитан увидит твою все еще обворожительно красивую мать?
– Я и сам не знаю, что в капитане меня и очаровывает, и отталкивает, и возмущает. Быть может, в этом повинно одно воспоминание юности. Однажды я принес газету с объявлениями, выходящую раз в месяц, завернув в нее цветы, которые мама велела мне купить. Со свойственной маме аккуратностью она вынула цветы и стала расправлять газету. На первой странице большими буквами было напечатано объявление, что лорд Самуэль Ретедли, барон Оберсвоуд, извещает жену своего сына Ричарда Ретедли об оставленном на ее имя крупном капитале. Что если в течение двух лет жена не явится в банк за капиталом, он будет отдан на сохранение ее брату до самой его смерти. Я не помню ничего больше, но мама упала в обморок, единственный раз в жизни, и с большим трудом, после двух недель болезни, вернулась к обычной жизни. Когда я услышал фамилию Ретедли в Константинополе – точно змея меня укусила. Но потом, сопоставив высокое общественное положение капитана и бедность, в какой мы жили, я успокоился насчет существования каких-либо отношений между Цецилией Оберсвоуд и лордами Англии. Случайных совпадений в фамилиях немало бродит по свету. Но сейчас я так сильно дорожу спокойствием матери, что хотел бы избежать для нее всяких волнений.
– Видишь ли, Генри, любовь к матери, которая сейчас в тебе проснулась, не должна принимать уродливые формы. А всякая форма любви, в которой есть страх, непременно будет безобразной. Что значит ее обморок, какие воспоминания пробудила в ней твоя газета, что прочла она между строк объявления – если она тебе сама не сказала, это не должно тебя касаться. И твоя истинная любовь, твое истинное уважение к
