Шрифт:
Закладка:
Подразделение, которое Гровс разрешил создать в конце 1943 года, каким-то образом получило название «Алсос», от греческого слова άλσος, означающего «роща», в чем можно было увидеть туманный намек[2515]. Генерал хотел было его переименовать, «но решил, что изменение названия… только привлечет к нему лишнее внимание»[2516]. Возглавить миссию «Алсос» он поручил подполковнику Борису Т. Пашу, бывшему школьному учителю, ставшему сотрудником службы безопасности армейской разведки G-2 и прошедшему подготовку в ФБР. Паш стал известен в американских разведывательных кругах своим энергичным расследованием коммунистических настроений среди сотрудников лаборатории Эрнеста Лоуренса в Беркли. Он был подтянут, имел славянскую внешность и светлые, тонкие волосы, носил очки без оправы, бегло говорил по-русски и был неутомимым преследователем коммунистов. Причину этому можно найти в его происхождении: его отец был митрополитом Русской православной церкви в Северной Америке. Именно Паш допрашивал Роберта Оппенгеймера о его связях с коммунистами, причем тайно установленное в соседней комнате записывающее устройство регистрировало компрометирующие отговорки физика на кинопленке со звуковой дорожкой. Хотя Паш и не получил никаких убедительных доказательств, он заключил, что Оппенгеймер – член Коммунистической партии, перешедший на подпольное положение, и, возможно, шпион. Что бы Гровс ни думал об участии Паша в «охоте за красными», он выбрал его на роль руководителя миссии «Алсос» за результативность: «его доскональная компетентность и огромная энергия произвели на меня неизгладимое впечатление»[2517].
В 1944 году, когда войска союзников наступали во Франции после высадки в Нормандии, Паш организовал себе базу в Лондоне. После этого он пересек Ла-Манш со взводом солдат, включенных в состав миссии, и поехал на джипе в Париж. «Передовой отряд АЛСОС присоединился к 102-му моторизованному полку армии США на шоссе № 188 в Орсэ», – сообщает отчет военной разведки того времени. Американские силы остановились около Парижа – Шарль де Голль убедил Франклина Рузвельта позволить войскам Свободной Франции войти в город первыми, – но Паш решился на импровизацию: «Затем полковник Паш с отрядом переместились проселочными дорогами к шоссе № 20 и присоединились ко второй части французской бронетанковой дивизии. После этого миссия АЛСОС вошла в город Париж 25 августа 1944 года в 8 ч. 55 мин. Отряд продолжил продвижение в тылу первых пяти французских машин, вошедших в город, став, таким образом, первым американским подразделением, вошедшим в Париж»[2518]. Пять французских машин были танками. В Паша, ехавшего в открытом джипе, то и дело стреляли снайперы. Пытаясь укрыться от них, он пробирался по парижским закоулкам и к концу дня достиг своей цели – Радиевого института на улице Пьера Кюри. Там он и обосновался на вечер, распивая с Фредериком Жолио шампанское в честь радостного события.
Жолио знал о германских исследованиях урана меньше, чем кто-либо мог ожидать. Паш переместил свою базу в освобожденный Париж и начал распутывать казавшиеся перспективными следы. Один из наиболее значительных таких следов вел в Страсбург, старинный город на Рейне в Эльзасе – Лотарингии, который войска союзников начали занимать в середине ноября. Паш нашел там немецкую физическую лабораторию, устроенную в одном из зданий на территории городской больницы. Научным руководителем группы «Алсос» был Сэмюэл А. Гаудсмит, голландский физик-теоретик, ученик Эренфеста, некогда изучавший криминологию и работавший раньше в Радиационной лаборатории МТИ. Гаудсмит последовал за Пашем в Страсбург, начал скрупулезно изучать найденные там документы и нашел в них настоящее сокровище. Он пишет об этом эпизоде в послевоенных воспоминаниях:
Хотя эти документы не содержали точной информации, в них было более чем достаточно, чтобы получить общее представление о германском урановом проекте. Два дня и две ночи мы изучали эти бумаги при свете свечей, пока у нас не заболели глаза… Вывод был предельно ясен. Имеющиеся данные неопровержимо доказывали, что у Германии нет атомной бомбы и вероятность получения ее в сколько-нибудь приемлемом виде мала[2519].
Но Гровсу было недостаточно бумажных доказательств; с его точки зрения, германскую программу можно было списать со счетов, только проследив судьбу всей урановой руды компании Union Minière, которую немцы конфисковали после вторжения в Бельгию в 1940 году. Всего этой руды было около 1200 тонн, и она была единственным источником неучтенного материала для изготовления бомбы, которым Германия располагала во время войны: рудники в Иоахимстале находились под наблюдением, а Бельгийское Конго было отрезано.
Паш уже реквизировал часть этого запаса, около 31 тонны, из французского арсенала в Тулузе, в который руда была тайно перевезена и спрятана. В конце марта, перебравшись в Германию вместе с армиями союзников после того, как они переправились через Рейн, он собрал более крупный отряд, два бронеавтомобиля с пулеметами 50-го калибра[2520] и четыре джипа, также с пулеметами, и начал выслеживать самих германских ученых-атомщиков. «В Вашингтоне хотели абсолютных доказательств того, – вспоминает Паш, – что нацисты не проводили никаких неизвестных нам атомных работ. Кроме того, там хотели, чтобы ни один заметный немецкий ученый не избежал плена и не попал в руки Советского Союза»[2521]. Дойдя до Гейдельберга, отряд «Алсос» нашел там Вальтера Боте, в лаборатории которого находился единственный в Германии работающий циклотрон. Из обнаруженных там документов следовало, что лаборатория Курта Дибнера расположена в городе Штадтильме близ Веймара. Как оказалось, этот городок стал к тому же штаб-квартирой германской программы атомных исследований, и, хотя Вернер Гейзенберг и его сотрудники из Институтов кайзера Вильгельма перебрались на юг Германии, спасаясь от союзнических бомбардировок и русских и союзнических армий, в Штадтильме обнаружилось небольшое количество оксида урана, так что поиски Паша не были бесплодными.
Однако спасти руду довелось не Пашу. Связной Гровса в британских силах еще с конца 1944 года наблюдал за одним заводом в городе Штасфурте на севере Германии, недалеко от Магдебурга: документы, захваченные тогда в Брюсселе, указывали, что остаток бельгийской руды может храниться именно там.