— Это не так, — ответил ему староста. — Ты был великим воином, и ты останешься таким навсегда. — В его словах было столько веры, что Толд с удивлением посмотрел говорящему в лицо.

А потом прозвучало имя, и всё стало ясно:

— Ты сделал так много, Эшт Благодетель, что никто никогда не усомнится в твоей силе и в твоём величии.

Толд застонал.

Он совершил свой единственный подвиг, но вся слава досталась мёртвому брату…

Снова был дождь.

Толд лежал на кровати в чужой избе, смотрел в окно и думал об отце.

В печи трещал хворост, на чердаке возились мыши, пахло свежим хлебом и сухой малиной.

— Проснулся? — в комнату вошёл староста Тимот. Потоптавшись у порога, он снял широкополую войлочную шляпу, встряхнул её, окропив дождевой влагой половицы, повесил на гвоздь, пропустил бороду через кулак, вытер мокрую ладонь о рубаху. — Как себя чувствуешь? — Подвинув стул к кровати, он присел.

— Уже лучше, — буркнул Толд.

Он действительно чувствовал себя гораздо лучше. Уже не так болела рука, размозжённая дубиной людоеда, и нога срослась, зажила, только стала заметно короче. Отступила душевная мука, на смену ей пришло смирение. И в том, что его приняли за брата, Толду виделась некая высшая справедливость.

— Они здесь, — негромко сказал староста.

— Кто?

— Твои дети.

— Что?

— Твои сыновья хотят увидеть тебя, Эшт.

— Мои сыновья?!

— Да. Чему ты удивляешься? Мы сделали всё, о чём ты нас когда-то просил. А они выполнили всё, что ты им велел. Мы послали за ними сразу, как ты вернулся. Сейчас они здесь. Ждут, когда ты позовёшь их к себе…

Толд закрыл глаза. Ему вновь стало страшно — как в то мгновение, когда на усеянную белыми костями поляну вывалился из кустов косматый великан.

Дети? Сыновья? Почему Эшт ничего не сказал об этом?

И что же теперь делать? Открыться? Но поверят ли ему после всего?

Да и нужно ли людям знать правду?..

Толд пересилил страх, открыл глаза:

— Пусть они войдут…

Они вошли — рослые, крепкие, широкоплечие.

— Здравствуй, отец.

Один чуть старше, ему, наверное, скоро исполнится восемнадцать. Другому на вид шестнадцать лет.

— Как вас зовут? — неуверенно спросил Толд.

Лёгкое удивление тенью легло на лица парней.

— Лэд, — сказал старший.

— Ош, — назвался младший.

Долго смотрел на них Толд, и медленно теплел его взгляд, новой решимостью наливались его глаза.

— Рад вас видеть. Чем занимались?

— Как ты велел, прилежно обучались у мастера Гроя. И ждали твоего возвращения, отец.

— Многое ли передал вам мастер?

— Месяц назад он сказал, что мы превзошли его.

— Что ж… Значит… — Толд покачал головой, в мыслях всё ещё споря с собой. — Значит… — Он замолчал. Сыновья выжидающе смотрели на него, и он вдруг почувствовал, что уже не сможет от них отказаться. — Значит, нам пора домой, — выдохнул Толд, и на душе сразу полегчало. Великая искренность затопила его сердце; искренность, порождённая великой ложью.

— Я уже поправляюсь, мальчики мои, — заговорил Толд, торопясь и не позволяя сомнениям вернуться. — Так что давайте собираться, и без промедления вместе отправимся в дорогу. Последнее время я часто думал о смерти, а значит она уже идёт ко мне. Но, надеюсь, у нас хватит времени, и я ещё многому вас научу. Впрочем, есть вещи, о которых даже я не смогу рассказать. О них бессмысленно рассказывать. Их можно постичь только на своём опыте, на делах и ошибках…

Толд говорил и улыбался. Никогда раньше ему не было так легко и спокойно. Теперь он верил, что жизнь их отца не была напрасной, и жизнь Эшта, и его собственная жизнь.

Он уже представлял, как однажды вечером позовёт детей в зал, где на дубовом столе будут лежать два бархатных свёртка, перевязанные золотой тесьмой, и вручит детям бесценные мечи. Он знал, что скажет, передавая оружие сыновьям.

— Имя этого меча — Непобедимый. Имя его брата — Добро Несущий. Три величайших оружейника сделали их для вашего деда. И я хочу, чтоб отныне эти клинки всегда были вместе…

Толд решил, что если когда-нибудь сыновья спросят его о том, кто это третий лежит в семейном склепе рядом с дедушкой и бабушкой, то он ответит:

— Это мой младший брат, ваш дядя. Он умер безвестным, ничего не сумев сделать. Он так долго готовился к жизни, что не успел пожить. Его звали Толд.

Кузнец и Колдун

По узкой улице, вымощенной осиновыми торцами, держась чёрной правой стороны, где в сточной канаве протекал вонючий ручей, шагали старик и мальчик. Было темно, хотя ночь ещё не наступила, но они уже не спешили, не надеясь сегодня вернуться домой. Они искали место для недорогого ночлега. Если бы не мелкий дождь и холодный ветер, они, наверное, устроились бы спать под открытым небом и были бы очень довольны, сэкономив таким образом мелкую монетку.

Старик и мальчик возвращались с осенней ярмарки. За плечами старик нёс короб с нераспроданным товаром: глиняными свистульками и рябиновыми дудками. Мальчик шагал налегке, пряча правую руку под одеждой — в руке он крепко сжимал сахарный пряник. Это было его единственное сладкое лакомство за целый год — каждую осень старик покупал для него такой пряник в лавке у знакомой краснолицей бабы; каждую зиму, каждую весну и каждое лето мальчик вспоминал то угощение и с нетерпением ждал новой ярмарки.

Они нашли приют