Шрифт:
Закладка:
— Добро, — я в очередной раз согласился, стараясь отвыкнуть уже от старого «окей». — Еще вопрос, своих я могу сюда подтянуть?
— Кхм, — поперхнулся граф, — Здесь, конечно, все застраховано, но не от вашей братии.
Появился официант, но уже другой, наклонился к уху Исаев и что-то прошептал. Лицо графа промелькнуло задумчивое выражение, и он покосился на меня, сморщив брови.
— Так, у меня дела. Ткацкая фабрика сгорела ночью, а сейчас начали разгребать и много интересного нашлось… — Исаев пристально посмотрел на меня. — Подожди-ка, ты тут случаем не при делах?
— Нет, — я мотнул головой и отвернулся, показательно заинтересовавшись открывающимся занавесом.
— Точно? — не унимался граф.
— А вот сейчас обидно было. — Я скривился, помотал головой и полез в карман за орденским жетоном, почувствовав тепло и вибрацию по нашей морзянке означавшей, что кто-то попал в беду. — Подожди, меня, кажется, вызывают. Ты, случайно, не знаешь, где Куркин шоколадную фабрику купил?
Глава 13
Жетон протрезвонил еще раз. Настойчиво, как утренний будильник, который все время переставляют на пару минут вперед — помощь нужна, но прям в данный момент еще никого не убивают. Я встал из-за стола и начал собираться.
— Постой, ты куда? А как же ужин? — нахмурился Исаев.
— О, не переживай, я с собой попрошу забрать.
— Как это? — удивился граф.
— Да шучу я, — я заметил, как споткнулся официант, проходящий мимо, и решил, что здесь, похоже, особая атмосфера, простых житейских радостей не понимают. Вздохнул и по-быстрому запихнул в рот пирожок, а второй взял с собой. Не пропадать же такому вкусному добру.
— Работать же надо, времени на все очень мало.
— И по этому вопросу не переживай, уже работаем, — я многозначительно кивнул и выпустил Белку, отправив ее сначала на плечи к Исаеву, тот вздрогнул, фыркнул, но вопросов больше не задавал.
Вслед за Белкой выпустил Леньку Воробья, попробовав сформировать тандем из призрачной головы и шустрых лап. Горностай должен все облазить и изучить, а Ленька составить план всех помещений, а потом передать их мне, заодно замки все проверить.
Людей в ресторане прибавилось, а пьяных так вообще стало в два раза больше. Пришлось лавировать и маневрировать в толпе, чтобы ни с кем не столкнуться. Что-то намечалось, народ подтягивался к сцене, многие просто вскакивали с мест и начинали голосить и свистеть.
А потом звук резко оборвался, и все замолчали. Со стороны сцены, обволакивая со всех сторон, донеслась музыка и очень красивый женский голос. Грустные, трогательные ноты набирали силу и пробирали до мурашек. Странное чувство на грани точки и радости будто взбалтывало весь осадок, лежащий на душе. Взбалтывало и вытягивало на поверхность образы и чувства. Бабушка, Настя, родители, друзья и враги, несбывшиеся мечты, горечь прошлых потерь. Эмоции шли волнами, те то со знаком минус, сменялись на плюс — радость побед, воодушевление и жесткая вера во все, начиная от себя и заканчивая этим миром.
Действовало не только на меня — мужики вздыхали и прятали глаза, женщины рыдали, не таясь, а одна особо чувствительная рухнула на стул и откинулась без сознания.
«…это что еще там за русалка?» — вытирая слезы, спросил Муха.
«…не русалка, а сирена…» — ответила египтянка: «…и не сама, а с поддержкой духа…»
— Что за магия такая? — я спросил вслух у догнавшего меня Исаева.
— Никакой магии, природный талант, — граф похлопал меня по плечу, — Потерпи, сейчас отпустит. Голос Надьи всегда так действует, но первый раз особенный.
Я встряхнулся и, наконец, посмотрел на сцену. В центре стояла смуглая красотка в цветастом платье — все, как по стандартам кинематографа. Только не бабка-ежка гадалка с золотыми зубами, а жгучая роковая брюнетка.
«…Матвей, а ты с ней, часом, не знаком?» — спросил профессор: «…всплывает у тебя в памяти какая-то Пенелопа, хотя, еще есть какая-то Кэтрин?»
«Брысь оттуда, это вам не записная книжка с картотекой!» — я шикнул на фобосов, а сам подумал: ну да, ну да — действительно похожа на Пенелопу Крус, но и благородность от Кэтрин Зета-Джонс считывается.
Надья пела, прикрыв глаза и кружась в легком танце, практически не касаясь пола. Невысокая, худенькая, даже хрупкая, а босые ноги ко всему прочему добавляли эффект невесомости. Я переключился на ауру и сперва не увидел ничего необычного. Легчайшее, будто облачко сигаретного дыма мимо пролетело, призрачное марево вокруг девушки. Никаких фобосов за спиной или сверху.
«…внутрь смотри, глубже…» — послышалось от Харми: «…это родовая сила, они практически слиты воедино…»
Пригляделся и, правда, стало что-то проявляться. Особенно в моменты самых трогательных нот — это какой-то неправильный мнемоник или подвид человека-душелова. Фобосы были в ней, Надья двоилась и троилась, наполненная своими копиями. Хотя нет, не копии, просто очень похожие женщины, как мать, дочь и бабушка.
Ни то дар, ни то проклятие, но, похоже, она их не только контролирует, но прекрасно пользуется силой без всяких последствий. Надо будет с ней познакомиться, может, научит чему.
От размышлений меня оторвал очередной трезвон «пейджера», и я, махнув, Исаеву помчал на улицу. Подскочил к таксомоторкам, стоящим в очереди к небольшой ресторанной станции заправки, и попытался нанять тачку. Фигушки, к Яру ехать хотели все, а вот обратно практически никто. По слухам, каждого, кто привозил в ресторан клиента, заправляли бесплатно.
Пришлось подождать, когда заправится первый в очереди, а потом нанять его на всю ночь чуть ли не по двойному счетчику за ожидание. Ибо мой дом и неизвестная потом шоколадная фабрика слишком далека от «туристических» троп и маршрутов и в Яр таксист уже больше не вернется.
В тот вечер я поставил кучу рекордов и превышений скорости. Как приехал домой, как переодевался и собирал снаряжение, как носился туда-сюда, слушал и благодарил Дашу за собранную информацию (адрес, окружение, слухи, легенды и особенности производства шоколада) — все со смазанными световыми пятнами, проносившимися на границе зрения.
Зато через полчаса мы уже парковались возле шоколадной фабрики.
* * *
Ворота фабрики охраняли знакомые по поезду «пинкертонцы» и даже готовы были пропустить моторку, но водитель наотрез отказался проезжать внутрь. Почуял неладное по напряженным лицам, по нервным смешкам и побелевшим, но не от холода, пальцам, сжатым на оружии.
— Здорова, Горбушка, как ты? Подлатали тебя? — я искренне обрадовался, узнав мужика, с которым мы в лесу отбивались от беглых грешников. — Как там Рыжий?
— Ковыляю потихоньку, — хрустнул своим вечным сухариком охранник, — Рыжий в доме караулит.
— Мои где?
— В доме, — Горбушка неопределенно махнул рукой и хмыкнул. — Заждались уже. Нашли хрень какую-то очередную. Мы-то думали, что перейдем на оседлый образ жизни в столичке да отдохнем, ан нет. Зато понятно теперь, почему его купеческое благородие так дешево фабрику взяло.
На последней фразе он слегка понизил голос и оглянулся по сторонам. Подмигнул мне, зажег фонарь и, махнув рукой, бодрым шагом пошел по аллее к высокому неосвещенному зданию. Трехэтажный кирпичный дом, больше похожий на жилой, нежели на промышленный ангар.
По периметру крыши стояло несколько квадратных башен, на которых висела старая вывеска (еще от прошлых хозяев) и пожухлые разноцветные флаги. За всем этим «праздником» торчала высокая труба, из которой тянулась тонкая струйка дыма.
Пахло вокруг приторным шоколадом и чем-то паленым, будто подгнившее мясо в мангале пережарили. Ароматы смешивались, горло першило, а после кашля во рту оставался кислый привкус.
— Согласен, вонь жуткая, а еще говорят, что шоколад пахнет вкусно, — Горбушка подождал, пока я прокашляюсь, и указал фонарем на тропинку, огибающую дом мимо центрального входа, — А еще блондинка ваша бешеная, конечно, пожгла тут уже.
Кого пожгла, зачем пожгла рассказывать он не стал. Типа сам скоро все увижу, а он переврать боится. Жетон трезвонил, не останавливаясь, но опасности я не чувствовал. Проверка аурой (еще на входе в ворота) выявила лишь несколько мелких остаточных следов, которые даже до изгнания не могли угрожать чоповцам — не тот уровень.
Что и как пожгла Банши я увидел сразу, как мы свернули за угол. Пожарная команда, как раз собирала свои вещи, покуривая перед испачканными сажей оконными проемами. Под ногами хрустели выбитые стекла, размокшие угольки рамы уже начало затягивать корочкой льда. По ночам зима еще боролась за свои права, стараясь не пускать,
