Молодой Колечанский внимательно посмотрел на слепок, затем на ботинок.

— М-да, я тоже признаю: след оставлен этим ботинком. Но отец действительно там не ходил, если он так говорит…

— Тогда остается одно: ходили там вы…

— Чтобы бросить тень подозрения на отца? — взорвался Колечанский-младший.

— А какой еще вывод могли мы сделать? — с невинным видом спросил Геленчер.

— Вы ошибаетесь! Такой вывод неправилен и не соответствует действительности! — возмутился Колечанский-младший. Потом, немного успокоившись, начал доказывать: — Конечно, теоретически я мог надеть эти ботинки, пойти в них в сад своего дяди, а затем убить его. Но я не делал этого!

— А я с полным основанием могу сомневаться в этом вашем рассуждении, — возразил Геленчер. Ему пришлось собрать все силы, чтобы удержаться от улыбки. — Ботинки принадлежат вашему отцу, вы живете с ним вместе, значит, теоретически вы тоже могли надеть эти ботинки. И билет железнодорожный вы потеряли. Напрашивается предположение, что в саду вашего дяди нашли именно вами потерянный билет.

— Неправда!

— Почему же? Билет обнаружен в саду в присутствии понятых.

Колечанский-младший задумался, посмотрел и сказал:

— Ну все понятно. Понятно, почему вы меня подозреваете. После смерти моего дяди отец наследует одну треть его имущества. Так что на меня тоже могло перепасть по крайней мере полмиллиона. Логично? Теперь улики. Они тоже есть. И тоже против меня. Клочок материи, вырванный из моего пиджака. Нашли его в саду моего убитого дяди. В Веспрем я действительно ездил, но билет потерял. И обнаружили его там же. В том же саду обнаружили отпечаток ботинка моего отца. Дядя мой был убит в пятницу вечером. В тот самый час, на который у меня нет доказуемого алиби. Итак?..

— Вы совершенно точно суммировали все доводы. Пожалуй, я и сам не смог бы сделать это лучше, — констатировал Геленчер. Он внимательно слушал, пока говорил инженер. От его внимания не ускользнуло и то, что в голосе Колечанского-младшего звучал иронический вызов. И сам инженер был при этом абсолютно спокоен: не волновался и, видимо, не испытывал ни капельки страха.

— После всего этого вы меня арестуете? — спросил вдруг Колечанский все так же спокойно, почти даже весело.

— Позвольте мне теперь сформулировать нашу точку зрения, — возразил Геленчер. — Передо мной молодой инженер, любящий свою работу, отличник труда, получивший за это совсем недавно правительственную награду. Женат. Жена тоже работает. Супруги на две зарплаты вполне могут жить без всяких забот. Долгов у них нет. Ведут безупречный образ жизни. Если понадобится, мы всегда можем найти молодого главу семейства. Так зачем же мне вас задерживать, арестовывать?

— Спасибо за добрые слова. Но знаете, почему вы меня не арестовываете? Совсем не поэтому. Просто у вас нет прямых улик против меня! А нет их потому, что их не может быть! И никогда вы их не найдете, так как я не совершал этого преступления. И этот факт, кстати, вы тоже можете хорошо использовать для дальнейшего следствия. Одним подозреваемым меньше! Более того, вы можете рассчитывать на мою помощь. В свободное время, разумеется. И я сделаю все для того, чтобы напасть на след негодяя, который так усердно пытался впутать меня в эту грязную историю. Меня и моего отца!

— Не думаю, что вы могли бы оказать нам серьезную помощь. Время сыщиков-любителей прошло.

— Понимаю. Ныне даже хорошо подготовленный специалист, не говоря уже о любителе-дилетанте, не может состязаться с мощным, оснащенным современной техникой аппаратом сыска. Однако не забывайте, что, с точки зрения сторонников высшего образования, Фарадей и Эдисон были тоже всего лишь любителями-дилетантами.

Геленчер согласился с его доводом.

— Что ж, если вы тоже подумаете над этим делом, мы будем вам весьма признательны. Только сообщите и нам о результатах своих размышлений. А чтобы облегчить задачу, я скажу вам несколько вопросов, на которые мы сами пока еще тщетно ищем ответ. Во-первых, кто имел доступ к вашей одежде? Второе: кто мог взять — даже на самое короткое время — ботинки вашего отца? И третье: кто мог стрелять из его охотничьего ружья? Ну и наконец: кто же все-таки убил вашего дядю?

— Думаю, что, помимо меня и моего отца, вы уже проверили и всех остальных членов семьи. Не так ли?

— Да, всех членов. Но вы, кажется, имеете в виду еще кого-то?

— Нет. Только ведь в семье могут быть и такие члены, о существовании которых мало кто знает. У моего отца, например, был дядя, который сам умер в 38-м году, но у него были жена и дочка. Во время войны их угнали в какой-то концентрационный лагерь в Германии. Как мне известно, они погибли в Освенциме. Но они могли и уцелеть. И с тех пор у моей этой двоюродной или троюродной, как ее там, сестры могли быть уже взрослые дети. Повторяю, если она уцелела, конечно. Кроме того, и у моего убитого дяди могли быть внебрачные дети. В этом городе. Или где-то в другом месте…

— Как, есть еще и такие дети? — переспросил Геленчер удивленно.

— Я не знаю наверное, но они могут быть. И если есть, то ведь и они тоже являются наследниками. Вот вам еще одна возможность…

Геленчер задумался.

Зеленка трижды просмотрел протокол осмотра места преступления с приложенными к нему фотографиями. Еще раз перелистал докладные записки и отчеты сотрудников. Бросив взгляд на стол, на пакеты с уликовыми материалами — в запечатанных флаконах, пробирках и в целлофановых мешочках, Зеленка задумался, пытаясь представить себе последние часы жизни Леринца Колечанского.

Итак, накануне происшествия Леринц Колечанский все приготовил к предстоящей рыбалке. Где-то наловил пиявок, накопал червей. После обеда прилег поспать, затем долго варил кукурузу на приманку. Только вечером, уже после ужина, сел к столу, чтобы приладить на удочку новый сверкающий на солнце поплавок. Когда Кедкешне принесла ему кофе, он уже сидел у стола и был занят поплавком.

Это был последний раз, когда его видели в живых. Исключая, естественно, убийцу, который мог наблюдать за ним снаружи из сада, через тонкую занавеску. Но занавеска не повреждена — значит, преступник в окно не стрелял и в комнату ничего не вбрасывал? Это тоже факт, констатировал Зеленка и снова задумался. Затем, взглянув на фотографии, он разложил перед собой те из предметов, что были найдены на столе убитого в утро, когда осматривали место преступления: уцелевшее дно хрустального стакана, напильник, почти готовый поплавок и кусок бальзового дерева, над которым покойный работал перед смертью, раскрытый складной нож и высыпанные из пробирки