Шрифт:
Закладка:
И все же у китайцев есть особый юмор; во всяком случае, они любят хорошую шутку. Это довольно мрачный юмор, и он основан на том, что китайцы смотрят на жизнь как на фарс. Несмотря на чрезвычайно серьезный стиль всего того, что пишется на политические темы, — эти писания редко украшены блестками юмора, — китайцы часто поражают иностранцев своим легкомысленным, несерьезным отношением к важным реформам, к различным общественным движениям и организациям, таким, например, как аграрная реформа Гоминьдана, доктрина «трех народных принципов», Движение за новую жизнь, Комитет по запрету опиума. Один американский профессор, недавно приехавший в Шанхай, где читал лекции в китайских колледжах, был изумлен реакцией студенческой аудитории, которая взорвалась от смеха, когда он всерьез заговорил о Движении за новую жизнь как о важной реформе. Если бы он всерьез говорил о Комитете по запрету опиума, смеялись бы еще громче.
Как я уже отмечал, юмор — это точка зрения, определенный взгляд на жизнь. Мы более или менее знакомы с этим восприятием жизни. Жизнь — это фарс, а мы, люди, всего лишь марионетки. Человек, который слишком серьезно относится к жизни, который, например, излишне строго следует правилам поведения в читальном зале, который ногой не ступит на газон только потому, что по нему запрещено ходить, выглядит дурачком и обычно служит объектом насмешек сослуживцев. Поскольку смех бывает заразителен, то очень скоро этот человек тоже становится шутником, юмористом.
Такого рода юмор на грани фарса в итоге и привел к тому, что китайцы ни к чему не могут относиться серьезно, будь то самое серьезное движение за политические реформы или похороны собаки. Для китайских похорон характерен элемент фарса. На помпезной похоронной процессии, обычной для высших и средних слоев общества современного Китая, сопровождаемой духовым оркестром, который играет марш «Вперед, воины Христовы»[36], часто можно видеть уличных мальчишек с неумытыми физиономиями, разодетых в шитые золотом разноцветные халаты. Все это европейцы часто приводят как доказательство отсутствия у китайцев чувства юмора. Однако похоронный обряд китайцев как раз и представляет собой истинный символ китайского юмора. Только европейцы могут так серьезно относиться к похоронам, стремясь обставить их как можно торжественнее. Торжественность во время похорон китайскому менталитету чужда. Ошибка европейцев состоит в том, что они a priori считали похороны делом торжественным. Похороны, как и свадьба, должны быть шумными и дорогими, но не торжественными. Символ торжественности — широкие помпезные одежды, все же остальное — это фарс. Я до сих пор не могу сразу догадаться, похороны ли это или свадьба, пока не увижу гроб или свадебный паланкин.
Похоронная процессия, содержащая элементы фарса, это символ китайского юмора. Здесь требуется только внешняя форма и полностью игнорируется реальное содержание обряда. Тот, кто может уловить юмор в китайской похоронной церемонии, способен правильно интерпретировать политические программы Китая. Политические программы и официальные заявления — это тоже форма, придуманная чиновниками, специализирующимися на показушных, напыщенных разглагольствованиях, их можно сравнить со специальными магазинами, где выдают на прокат похоронные принадлежности, в том числе и траурные халаты. Ни один умный китаец не будет относиться к этому серьезно. Если бы иностранные журналисты сосредоточили внимание на траурных халатах, то, скорее всего, они уловили бы подлинную символику похорон и тогда отказались бы от мысли, что китайцы — уникальная нация, понять которую невозможно.
Такое юмористическое восприятие жизни и отношение к форме и содержанию проявляется и во многих других областях. Несколько лет назад по требованию ЦК Гоминьдана Национальное правительство издало указ, запрещающий своим подведомственным учреждениям открывать офисы на территории иностранных концессий. Если бы указ был реализован, это причинило бы большие неудобства министрам, у которых есть дома в Шанхае, и тогда многие потеряли бы работу. Нанкинские министры не стали выражать открытый протест правительству и не просили аннулировать этот указ, учитывая его неосуществимость и связанные с ним неудобства. Нет ни одного чиновника-профессионала, который бы додумался составить документ, формально противоречивший указаниям Центра, так как это означало бы, что китайские официальные лица хотят жить на территории иностранных концессий, а это непатриотично. В конце концов, у чиновников созрела гораздо более плодотворная мысль. Они поменяли таблички с названиями шанхайских офисов на табличку с надписью «Управление по делам торговли». Стоимость одной таблички составляла, возможно, 20 юаней. В результате никто не потерял работу и никто не потерял лицо. Такой детский трюк удовлетворил не только нанкинских министров, но и само Национальное правительство, издавшее этот указ. Нанкинские министры и в самом деле большие юмористы. Как и наши бандиты. Как и наши военачальники. Что касается юмора гражданских войн в Китае, то об этом речь шла выше.
Для контраста можно привести историю с миссионерскими школами в Китае, показывающую, насколько недостает юмора иностранцам. Несколько лет назад миссии были напуганы требованием властей, которые настаивали на их регистрации. От миссионерских школ также потребовали исключить из программы предметы, связанные с религией, а также вывесить в актовом зале портрет Сунь Ятсена, чтобы каждый понедельник проводить у портрета митинг в память об Отце Государства. Китайские власти не могли понять, почему нельзя выполнить такие простые требования. А миссионеры не могли принять некоторые из этих требований. Дело зашло в тупик, кое-кто начал подумывать о закрытии школ. А в одном случае все уже пошло на лад, однако помешала глупая честность одного заморского директора, который отказывался исключить из школьной программы пункт, гласивший, что изучение религиозных заповедей есть одна из целей школы. Более того, этот директор желал открыто и честно сказать, что изучение религиозных заповедей — на самом деле главная цель миссии. В результате школа до сих пор не зарегистрирована. Директор так и не сориентировался в обстановке. А всего-то и нужно было последовать примеру нанкинских министров — выполнить все указания официальных лиц, вывесить портрет Сунь Ятсена, а в остальном действовать à la chinoise, т.е. по-прежнему. Однако я не могу отделаться от мысли, что школа, следующая правилам глупой честности, это именно такая школа, какой она призвана быть.
Вот это и есть отношение китайцев к жизни как к фарсу. В китайском языке есть множество сравнений человеческой жизни с театром. Когда китайский чиновник принимает или оставляет свой пост, он говорит «взошел на сцену» или «сошел со сцены». Если кто-то предложит несколько завышенный план, то про него
