Китайцы считают, что миролюбие обусловлено вовсе не неким «благородством», а обычным здравым смыслом, ведь оно просто полезно. Если эта земная жизнь — единственная, которая нам дана, то нужно постараться жить в мире, раз мы хотим жить счастливо. С этой точки зрения самонадеянность и неугомонность духа Запада — это признаки незрелости, свойственной молодости. Китайцы, проникнутые восточной философией, скорее всего, понимают, что Европа постепенно избавится от незрелости и достигнет совершеннолетия. Может показаться странным, что в философии даосизма, весьма тонко инструментированной, всегда присутствует слово «терпимость». Думаю, терпимость есть величайшее достижение китайской культуры и оно станет величайшим достижением современной мировой культуры, когда эта культура достигнет зрелости. Чтобы научиться терпимости, необходимо в нужно лишь немного чувства сострадания и цинизма даосского толка. Истинные циники, как правило, люди душевные, осознав пустоту, бренность жизни, они выработали своего рода чувство вселенского сострадания.

Миролюбие также обусловлено разумом, житейской мудростью. Если бы человек мог научиться быть чуть циничнее, он был бы менее склонен к войне. Вот почему, возможно, все разумные люди трусливы. Китайцы — худшие вояки в мире, потому что они разумная нация, воспитанная даосским цинизмом и конфуцианским стремлением к гармонии как жизненному идеалу. Они не пойдут сражаться, поскольку они самый расчетливый и эгоистичный народ. Самый обычный китайский ребенок знает то, чего не знает убеленный сединами европейский политик: на войне погибает или получает увечья как отдельный человек, так и целая нация. Враждующие между собой китайские партии очень легко привести в чувство. Простой расчет побуждает их не спешить с ссорами, постараться быстрее уладить конфликты. Политическая философия старых лукавцев учит китайцев терпению и пассивному сопротивлению во времена смут, предостерегает их от заносчивости и самоуверенности в моменты успеха. Что касается умеренности, воздержанности, то китайцы советуют: «Когда придет удача, не растрачивай ее всю; когда добьешься выгоды, не используй ее всю в своих интересах». Чрезмерная самоуверенность и постоянное стремление пользоваться всеми преимуществами собственного положения (то, что называется «показывать зубы») на самом деле является признаком вульгарности и предвестником краха. В то время как у англичан правило «не бить упавшего» основано на принципе честной игры, у китайцев сходное выражение «не прижимай человека к стенке» всецело относится к культуре взаимоотношений, которую мы называем ханьян («выдержка, умение владеть собой»).

Для китайцев Версальский договор не только несправедлив — он вульгарен, в нем недостает качества ханьян. Если бы у французов в момент их победы было бы хоть что-нибудь от даосского духа, они не стали бы навязывать этот договор и спали бы спокойно. Но Франция еще очень молода, да и от Германии вполне можно ждать чего-то подобного. Трудно понять причины крайней глупости этих двух наций, которые постоянно пытаются подмять под себя друг друга. Но ведь Клемансо не читал Лао-цзы. Не читал его и Гитлер. Так что пусть воюют, а даосы будут в сторонке наблюдать и усмехаться. Миролюбие китайцев объясняется не только их житейской мудростью, но в той же степени и их характером, нравом. Китайские мальчишки дерутся на улице намного реже, чем западные. И хотя у нас идет нескончаемая гражданская война, мы воюем намного меньше, чем должны бы были. Если бы у американского народа оказалось такое же плохое правительство, как у нас, то у них за прошедшие 20 лет произошло бы не три революции, а все тридцать. В Ирландии теперь мир, потому что ирландцы здорово воевали, а мы и сегодня все еще продолжаем воевать, так как воюем недостаточно энергично и упорно.

Гражданская война в Китае — это вовсе не война в прямом смысле слова. До сих пор гражданские войны никогда не прославлялись. Призывов на военную службу у нас нет, а солдаты, участвующие в военных действиях, — это бедняки, у которых нет иного способа прокормиться. Их вовсе не прельщает настоящий бой, это генералов интересуют сражения, поскольку они в них не участвуют. В любой значительной военной кампании всегда побеждает серебряный юань, хотя герои-победители триумфально возвращаются в столицу под грохот салютующих орудий. Этот грохот похож на шум битвы, и это не случайно, поскольку и в ссорах простых людей, и во время гражданской войны шум и грохот составляют суть происходящего. В Китае войны не видят — ее только слышат. Я слышал о двух такого рода сражениях: одно произошло в Пекине, другое — в Сямэне. На слух всех все удовлетворяло. Обычно численно превосходящая армия добивается поражения более слабого противника лишь одним своим видом. И то, что в западной стране было бы длительной войной, здесь завершается за месяц. Побежденному генералу в соответствии с китайским принципом честной игры выдадут 100 тыс. долл, на путешествие и отправят «в поездку по Европе для исследований а области промышленности», хорошо понимая, что в следующей войне его услуги могут понадобиться нынешним победителям. Вполне вероятно, что с изменением ситуации мы увидим, как победитель и побежденный едут в одном автомобиле словно названые братья. В этом и есть достоинство ханьян. Народ ко всему этому не имеет никакого отношения. Он ненавидит войну и всегда будет ее ненавидеть. В Китае хорошие люди никогда не воюют: «из хорошего железа не делают гвозди, хороший человек не пойдет в солдаты», гласит пословица.

Удовлетворенность жизнью

Путешествующих по Китаю, особенно тех, кто побывал в редко посещаемой глубинке, одинаково поражает как низкий жизненный уровень трудового народа, так и радостное восприятие этими людьми своей жизни и полная удовлетворенность ею, несмотря на плохие условия. Даже в голодающих провинциях, например в Шэньси, эта всеобщая удовлетворенность очевидна. Исключения крайне редки. Крестьяне провинции Шэньси, возможно, и ныне способны улыбаться.

Существующее ныне представление о так называемых страданиях китайцев — в немалой степени результат извращенных европейских стандартов. Согласно им, если дома не отапливаются и в них нет радиоприемника, человек не может быть счастливым. Если эти стандарты верны, то до 1850 г. нигде в мире не было счастливой жизни, а счастливых людей в Америке должно было быть больше, чем в уютной Баварии, где очень мало специально регулируемых вращающихся и складывающихся парикмахерских кресел и того меньше кнопок и выключателей. В китайской деревне выключателей и кнопок еще меньше, хотя в передовом Шанхае старомодные парикмахерские кресла — настоящие кресла, которые все еще можно увидеть на Кингзуэй в Лондоне или на Монмартре в Париже, — исчезли