class="p1">Что же касается секретов, не думайте, синьор, что содеянное здесь вами останется скрытым от Вироне. Кто знает, может быть, старый слуга, который вчера принес мне эту чашу с помоями, что вы зовете вечерей, был именно слугой моего брата? Ведь я долго шепталась с ним по ночам и, конечно же, не молилась. А может, прислужник, который ухаживает за вашими лошадьми, и есть сподручный Вироне? Или тот неприметный торговец скотом, что подолгу задерживался ночью у кухарки, готовящей перепелиный паштет на ваш стол? Может быть, когда она оставила его одного, отвлекшись по какому-то срочному делу, насыпал в фарш две горсти травы, вкуса которой вы не почувствовали утром? И что же вы, синьор, побледнели, неужели испугались насмешек старухи?

Я все сказала и теперь буду молчать.

В тот же день, после того, как показания были записаны, зачтены и засвидетельствованы, женщину перевели из обычной тюрьмы, где прежде она содержалась с другими узниками, в секретную камеру и заперли отдельно.

Засвидетельствовано мной, доктором Аббандонато ди Сан-Челесте, епископом сего трибунала.

XII

В деревне Чинабро в приходе Сангреале, в тайном зале трибунала, в понедельник, второго дня месяца сентября, в праздник Святой Сиры, раскаявшейся грешницы, вечером, доктор Аббандонато ди Сан-Челесте, епископ трибунала, в присутствии инквизиторов Унги ди Варано и Сарто ди Серафиоре, братьев, сведущих в законах, приказал привести снова из секретной тюрьмы женщину, именуемую Ла Веккья, что и было сделано, и она предстала перед судом. Затем он осмотрел ее согласно правилам, но, плача и бия себя в грудь, она клялась всесильными и святыми именами, что из-за испытанных страданий неспособна отвечать.

Вразумлена и приведена в чувство по обычаю мастером Манко.

Я ответствую, что в то самое время, когда мой брат Вироне выскочил, словно маленький чертик, из-под хвоста графа Дезидерио и заявился в деревне Киноварь, я испытывала крайнюю нужду на берегу моря. Как уже было сказано, мне пришлось продать платья, драгоценности, духи и прочие атрибуты моего статуса, чтобы удовлетворить кредиторов любовника. Оказались они настолько бессердечными и алчными людьми, что пригрозили изуродовать мне лицо ножом для чистки рыбы, если я не выплачу долги моего бывшего любовника, хотя сам он тем временем уже наверняка стал кормом для крабов, а дети русалок собирали жемчуг в его вероломный череп. Да, добрый синьор, я слышала, что море накрыло его вместе с кораблем; он так никогда и не добрался до сладких берегов Востока, где, как говорят, ручьями течет молоко, а с деревьев капает оливковое масло; и единственный труд, который надлежит себе задать, это открыть рот или собрать плоды; а растет их там без счета и таких невероятных разновидностей, что не сосчитаешь; а вкусом напоминают они паштет, приправленный трюфелем, запеченную перепелку или куропатку, праздничное сало и колбасу из дичи. И правда же удивительно то, что, при всех этих деликатесах, жители той страны едва превосходят ростом нашу ребятню?

Я ответствую, что да, я имела возможность видеть, как выглядят жители дальних островов Востока, потому что, когда я была ребенком, король Эфраим привел их в Интестини, чтобы они добывали для него вермилион. Их поселили вдали от деревни, в поселке у Индиче, где обитали и прокаженные. Я помню, что их тело было полностью покрыто волосами, как у животных, хотя у женщин волос был короче и светлее и почти отсутствовал на лицах, груди и в интимных местах, которые по скромности они закрывают листьями и гирляндами из трав. Мать не позволяла мне к ним приближаться, но я все же слышала, что, хотя с виду они похожи на диких зверей, нрав они имеют спокойный и покладистый, а приезжающим в их страну оказывают всяческое гостеприимство, предоставляют им еду, питье, жилище и жен, коими делятся охотно, но без всякой распущенности. Мой вероломный любовник рассказывал мне обо всем этом, обещая, что мы оба вернемся из этой экспедиции настолько богатыми, что нам больше никогда не придется гнуть спину. Но, как это обычно бывает, судьба кинула жребий, и вскоре ему достались все сокровища и чудеса подводного королевства, а меня ободрали до голой кожи и лишили всего имущества, так что мне пришлось чистить рыбу и печь лепешки, чтобы погасить долг нашей хозяйке. И скажу вам еще, что эта старая карга из зависти к моей красоте, молодости и недавнему успеху подзуживала гостей, чтобы они забавлялись со мной и бросали мне, как собаке, на пол обглоданные кости, которые мне приходилось собирать, скоблить и готовить из них клей, потому что в хозяйстве этой скупой ведьмы ничего не пропадало впустую.

Нет, синьор, я отрицаю, что я что-либо знала о ее запрещенных колдовских практиках. Я называю ее ведьмой только из-за ее черного сердца и злобы, коей она превосходила прирожденных ведьм. Не верьте, будто бы она учила меня готовить тайные отвары или яды, ибо она вовсе не умела этого делать, хотя и ходили о ней слухи, будто она приправляет чем-то напитки, чтобы развязать гостям языки и кошели. Да, признаюсь, я слышала, что знакомы ей были порошки и травы, от которых у мужчин внезапно возникало вожделение, настолько сильное, что они готовы были удовлетворить его хотя бы с козой или овцой, если рядом не находилось самки его собственного вида; что знавала она и другие приправы, после которых люди становились сонными и давали обмануть себя при игре в кости. Сама же я, однако, никогда не видела ее за подобной работой; потому не ожидайте слишком многого от склок, коих наберется изрядно вокруг любой одинокой женщины или вдовы, успешной в ремесле или торговле. Вам же известно, что моя трактирщица баловалась и ростовщичеством и ничего не делала без надежды на достойную прибыль, а долги взыскивала без задержек и милосердия, чем заслужила злобные и косые взгляды. Так что, если бы она действительно обладала какими-то колдовскими знаниями, то вряд ли она пожелала бы поделиться ими с прислужницей, которую считала ниже кухарки, ибо кухарке каждую пятницу она выделяла несколько медяков, а мне велела трудиться безо всякой оплаты.

Я ответствую далее, что долг, который мне пришлось заплатить за выпитое в более счастливые времена вино, рос независимо от того, сколько времени я чистила полы и как сильно гнула хребет, нося воду из колодца, пока, наконец, я не сбежала от него с одним шарлатаном, которого звали Одоном. Нет, синьор, хотя мы странствовали вместе две зимы, он не сообщил мне ни