Шрифт:
Закладка:
Засвидетельствовано мной, доктором Аббандонато ди Сан-Челесте, епископом сего трибунала.
X
В деревне Чинабро в приходе Сангреале, в тайном зале трибунала, в понедельник шестого дня месяца июля, в праздник Святого Ратти, отшельника, вечером, доктор Аббандонато ди Сан-Челесте, епископ трибунала, в присутствии инквизиторов Унги ди Варано и Сарто ди Серафиоре, а также свидетелей: падре Фелипе, пресвитера церкви оного прихода, и падре Леоне, исповедника и духовного наставника Его Сиятельства наместника, а также падре Лапо, проповедника оного наместника, вновь приказал доставить из тюрьмы женщину, именуемую Ла Веккья, что и было сделано, и она предстала перед судом. Ей зачитали письменные показания свидетелей и разрешили посовещаться с защитником, которого она должна была выбрать между братьями Унги ди Варано и Сарто ди Серафиоре, от чего, несмотря на искренние уговоры и увещевания доктора Аббандонато, она отказалась. На обвинения она ответила полным и окончательным отказом.
Снова была вразумлена и предупреждена о пытке веревками, которые мастер Манко показал ей без колебаний и промедления. Поскольку же она снова отказалась давать показания, суд единогласно согласился подвергнуть ее установленной обычаем пытке. Перед проведением этой пытки было решено представить дело Его Святейшеству викарию, что и было сделано десятого дня того же месяца, и процесс был приостановлен вплоть до оного решения.
Засвидетельствовано мной, доктором Аббандонато ди Сан-Челесте, епископом сего трибунала.
XI
В деревне Чинабро в приходе Сангреале, в тайном зале трибунала, в понедельник второго дня месяца сентября, в праздник Святой Сиры, раскаявшейся грешницы, в пять часов утра, после получения решения Его Святейшества викария доктор Аббандонато ди Сан-Челесте, епископ трибунала, в присутствии инквизиторов Унги ди Варано и Сарто ди Серафиоре приказал привести из тюрьмы женщину, именуемую Ла Веккья. Ей было сказано, что ее подвергнут пытке. Несмотря на сделанные по обычаю вразумления и внушения, она продолжала упорствовать и все отрицала.
Подвергнута пытке веревками.
Я отрицаю, синьор, отрицаю во второй и третий раз, что я якобы нарочно склоняла к греху слуг графа и переходила из рук в руки, постоянно следуя за красной нитью вермилиона и своих пропавших братьев, и вы тоже не трогаете их в моем рассказе, ибо, как вы вскорости сами убедитесь, я не встречалась с ними ни при дворе, ни когда-либо позже. Даже если мы бывали в одних и тех же местах и говорили с одними и теми же людьми, наши судьбы никоим образом не пересекались; и пока вы мне об этом не сказали, я пребывала в совершеннейшем неведении, что мастер Гильермо якобы опознал моих братьев и в алхимических тиглях проследил их происхождение, после того как люди пристава увели их с Интестини под заботливое крыло графа Дезидерио. Впрочем, я этому не верю, ибо сурового и коварного синьора, коим несомненно назовут графа Дезидерио все, кто его знал, вы в своем рассказе превратили в жирную утку-несушку, пригревшую в своем гнезде бастардов-еретиков. Не доверяю я также слухам, будто бы оба мальчика воспитывались под попечительством управителя Тесифонте среди сыновей придворных и прочих господ, потому что я вам настойчиво напоминаю, что мои братья не имели благородного происхождения, они появились на свет в горной глуши, в деревне, называемой Киноварью, у матери-блудницы от неизвестного отца или целой ватаги отцов, что также могло случиться, о чем свидетельствует мое приключение на склоне Сеполькро, о котором я вам уже подробно рассказала. Так что если бы действительно они нашли приют при дворе графа Дезидерио, то их, без сомнения, определили бы на конюшню, кухню, псарню или в иное место, предназначенное для прислуги, а не в просторные покои замка. И что бы ни говорил разбойник с Ла Вольпе, бесстыдно прикидывающийся моим братом Вироне, их не обучали бы искусству фехтования, придворной речи, танцу или чтению книг, только бы кровавым потом заставляли оплачивать каждый кусочек хлеба от благодетелей, ибо господская милость всегда подкреплена расчетом.
Если речь зашла о честнóй компании из гротов Ла Вольпе и о человеке, ее возглавляющем, я ответствую, что я находилась далеко от той местности, когда началось это злосчастное восстание против нашего любезного герцога, причиняющее ныне вам столько вреда. Мне известно лишь то, что однажды человек, прикидывающийся Вироне, моим братом, выплыл из облака придорожной пыли верхом на жалком муле. Жителям деревень вокруг горы Интестини он показался изможденным и бледным, словно его молодость выцвела под палящим летним солнцем и была смыта осенним дождем. Его сопровождали трое слуг или товарищей, одетых еще более убого, чем он сам; вид прибывших укрепил наших старейшин в мысли о том, что Вироне, без сомненья, изгнали из города и двора, лишив его при этом всех заслуг, гербов и регалий, в результате чего он оказался так же гол и беззащитен, как в тот момент, когда он вышел из чрева матери. И будьте уверены, все мои обвинители, включая бондаря Фоско и этих тупых куриц, что сейчас требуют моей смерти, приписывая мне все грехи, свершенные некогда под солнцем, восприняли его возвращение с удовлетворением, приправленным насмешкой, потому что как же не радоваться, если сына деревенской потаскухи лишили хлеба в большом мире.
Повторяю, возвращение человека, именующего себя Вироне, рожденным женщиной просветленных от неизвестного отца, было воспринято жителями деревни Киноварь с великой радостью. «Вот, – говорили они друг другу, – не помогли старания пристава, решившего нарушить священный договор и вырвать из деревни одного из наших, как от твердой скалы откалывают кусок вермилиона. Низины пожевали Вироне, сына потаскухи, и выплюнули, доказав, что каждому отведено свое место и время. Впрочем, чего еще следовало ожидать от этого оборванца Вироне, – думали они, – ведь все мы помним, как он носился
