Шрифт:
Закладка:
Андрей попрыгал, поотжимался от пола, стараясь дышать глубоко, чтобы унять бешено прыгающее в груди сердце.
— А дорожка здесь есть? — спросил Слава.
— Наверно, вон там, в углу.
Слава быстро скинул плащ, пиджак, разложил на полу акробатическую дорожку, ту самую, из-за которой год назад он пришел в зал.
— А ну-ка, сделай заднее сальто с места, я поставлю упор.
Андрей сделал глубокий-преглубокий вдох, подпрыгнул, что есть силы рванул колени к подбородку и, едва коснувшись спиной Славиной руки, ударился ногами в дорожку.
— Немного недокрутил, а ну-ка еще разок, — скомандовал Слава.
Андрей совершил сальто еще раз, выше и чище, потом с первого захода показал рондат, флик-фляк — акробатические прыжки, которые последний раз исполнял год назад в день Славиного отъезда.
— Неплохо, совсем неплохо, — тотчас повеселев, сказал Слава. — А теперь на батут…
Андрей взялся за раму, запрыгнул на сетку, посмотрел вниз. Слава, сложив руки на груди, ждал.
Андрей, затаив дыхание, качнул сетку, выпрыгнул вверх, на мгновение повиснув в воздухе, выкрутил сальто. Тело, еще неуклюжее, отвыкшее от трюков, все же подчинялось ему.
17
Будильник звонил долго, требовательно-нудно. За окном медленно светало. Моросил дождь. Андрей спрятал голову под подушку и отвернулся к стене. Вот уже два месяца он жил у Славы, в Москве. Утром, как все ребята, ходил в школу, потом обедал, обычно в столовой, и к четырем приезжал на Измайловский бульвар, в цирковую студию, где Слава создавал свой номер. Впрочем, номера еще никакого не было: ни партнеров, ни своего реквизита.
— Андрей, ты что, оглох? — Слава быстро подошел к тумбочке и нажал на будильник сам. — А ну-ка вставай!
— Слав! Еще рано, я поспать хочу…
— Вставай, вставай. Ты же сам просил разбудить пораньше.
Андрей вспомнил, что сегодня его класс дежурит по школе, вылез из-под одеяла, потянулся. Опаздывать было нельзя: в новой школе про цирк он никому не сказал, и никакие поблажки на него не распространялись.
— Ты что будешь пить — чай или кофе? — спросил Слава, Он уже оделся и готовил на кухне завтрак.
— Чай, — крикнул Андрей и, выжав стойку, пошел на руках в коридор, где под самым потолком была подвешена перекладина.
Уцепившись за нее, он немного повисел, почти касаясь ногами пола, легко взял угол и начал выжиматься: раз, два, три… После шестого счета угол пришлось опустить, но Андрей продолжал счет, теперь уже без угла: семь, восемь, девять…
— Сколько раз? — выглянув в коридор, спросил Слава.
— Двенадцать, — гордо выкрикнул Андрей.
— Маловато.
— Почему маловато? Я, когда приехал, девять раз отжаться не мог.
— А теперь подержи копфштейн и быстренько умываться…
Андрей подвинул коврик на середину комнаты, встал в стойку на голове. Из всего того, чему научил его Слава за два месяца, копфштейн нравился ему меньше всего. На голове больше минуты устоять было трудно, начинала ныть шея, руки, вместо того чтобы держать баланс, опускались на пол. В номере, по замыслам Славы, ему предстояло выполнять один сложный трюк — копфштейн на ступне «нижнего», но до этого было еще далеко. Слава ждал терпеливо, когда трюк придет сам собою, не торопил, не понукал, не грозил отправить домой, хотя перерыв, который случился у Андрея в акробатике, нет-нет да и напоминал о себе.
Здесь в Москве они жили со Славой на короткой ноге, почти как родственники. Андрей вел хозяйство, стоял в очередях, носил в прачечную белье, убирал квартиру, которая была запущенной, необжитой, — когда был жив отец, в прошлом знаменитый акробат, Слава обычно останавливался у родителей. Стряпали они сообща, а больше кочевали по столовым: времени никак не хватало. Андрея донимали уроки: учиться в здешней школе оказалось труднее, учителя были строже, да и ребят толковых тут хватало, приходилось тянуться. А Слава после репетиций отправлялся в главк, ездил на завод, который должен был изготовить реквизит, вечерами торчал в цирке да в гостинице — искал партнеров… Задуманный им номер был непривычен: «нижний» тут должен был уметь и антипод, то есть подбрасывать мальчика, как в простых «Икарийских», и прыгать на батуте… Новизна эта отпугивала, рисковать никто не хотел: как знать, будет ли толк из этой затеи.
— Сегодня на репетиции будет сюрприз, — загадочно улыбнувшись, сообщил Слава, когда они сели завтракать.
— Ты что, мальчика нашел?
— Нет, пока только «нижнего». Его зовут Коля Зеленков, он раньше уже в «Икарийских» работал…
— А он добрый или злой, как Пал Палыч?
— Да парень веселый, он тебе понравится…
Днем, войдя в студию, Андрей сразу заметил новое лицо. Рядом с вахтером в кресле под пальмой дремал над газетой высокий неуклюжий парень.
Андрей отворил дверь в раздевалку, разделся, побежал в тренировочный зал, где в самом углу были свалены в кучу мягкие кожаные маты и хранилась одна-единственная подушка, которую Слава раздобыл в старом цирке на Цветном бульваре. В зале было прохладно, через открытую фрамугу дул ветерок, чуть покачивая свисавшие с потолка кольца.
Андрей, дернув за веревку, захлопнул форточку, немного размялся у гимнастической стенка, и тут в зал вошел парень, которого он видел при входе.
— Так ты и есть Андрей? — смущенно улыбнувшись, спросил незнакомец. Теперь он был в тапочках и тренировочном костюме.
— Я, — Андрей растерянно кивнул.
— Меня зовут Коля, я с вами буду работать.
— Вы? — удивленно воскликнул Андрей. В форме парень был нескладен и некрасив и еще меньше походил на акробата.
— Что, уже познакомились? — вбежав в зал, спросил Слава. — Тогда сразу начнем…
Уложив новичка на подушку, он заставил Андрея запрыгнуть к нему на ступни, сделать суплесс, другой… Потом Андрей по Славиной команде выкрутил с новичком сальто и, спрыгнув на пол, поморщился. Ноги у Коли были неловкие, как костыли.
— Ты чего? — спросил Слава. — А ну-ка попробуем со мной.
Вздохнув, Андрей вернулся в «седло», выкрутил сальто.
Слава поймал его мягко, совсем незаметно, но потом снова отдал место на подушке Коле…
— Слав, я устал, можно я пока на голове постою?
— Ну хорошо, только недолго, — Слава кивнул, но незаметно от Коли покачал головой, догадавшись, что Андрей просто-напросто дурит: обычно на репетиции они работали на подушке полчаса, а с паузами и час.
Андрей удрал к роялю, расстелив мат, стал репетировать копфштейн. Его злило, что Слава не замечает, что новичок нескладен, неуклюж, говорит с ним так, словно все уже решено, совсем не думая о том, как тот будет смотреться в манеже со своими длинными чуть ли не до колен руками, нужными разве что регулировщику уличного движения или боксеру в дальнем бою,
