слыша устраивающих прямо у него на носу посиделки сильфов и эльфов

(теперь Сирень окончательно застила ему глаза), смотрел на троеликую Селену-

Луну, нарисованную на звёздно-синем театральном небе, театральным

художником. Господин Натуралист жестикулировал пальцами, бормотал что-то,

говорил что-то Волшебнице. Может, жаловался на Сирень и Время.

У заборчика, у штакетника, стоял кассир, рыбак, созерцатель дерев и трав,

друг краснопёрок, окуньков, вьюнов и пескарей, молодой человек Эраст.

«Как же у меня в голове всё перемешалось, – сказала сама себе внучка,

выглядывая из чёрного окошка, – так вот же он… стоит… вот же он», – и вышла

в сиреневую ночь.

Сцена четвёртая

О кукушке, кукующей в неурочное время, об ответе на мучительный вопрос,

о либидо, фрустрации и сублимации и о глазах, тоскующих по счастью.

Тихонько скрипнула дверь. Фонограмма была, как живая. Воздух затрепетал

от неожиданности и понёсся – мимо Эраста, туда, на веранду.

Осветитель помигал Луной.

Эраст

(Около штакетника. Открывает глаза. Смотрит направо и налево. Ни

справа, ни слева никого нет, только Лиза в сиреневой ночи)

Неужели она вышла? ко мне?.. неужели, она вышла?.. неужели – она?..

неужели?

1Из мифов острова Пасхи.

68

Господин Кабальеро

(На веранде. По миганию Луны и по прилетевшему в трепете воздуху

понимает, что наступает решающая минута.)

Неужели она вышла? к нему?.. неужели, она вышла?.. неужели она?..

неужели?

Эраст

После того, что было…

Господин Кабальеро

После того, что было…

Но то, что было – казалось теперь пустым и ничтожным. Теперь не пустым

и не ничтожным казалось то, что будет.

Весь день, с самого утра, не везло. Эраст встал не на ту ногу, у него

выскользнуло мыло из рук, у него убежал кофе, у него собирался на глазу

вскочить ячмень; ему кошка перебежала дорогу, он услышал как кукушка

закуковала в неурочное время – загадал желание «сколько ждать», а она

куковала, куковала, куковала, будто радист забыл её выключить и, мало того,

наложил истошное её кукование на крик припадочного утреннего петуха; ему

икалось; хорошо, хоть он не споткнулся на левую ногу о камень «зэт»,

торчащий из мостовой (камень кто-то предусмотрительно убрал, может,

прочитав нашу теорию случайностей). Все эти приметы, конечно же, имеют

свои объяснения и свои средства избежать последствий, но Эрасту было не до

этого. Он ждал окончания работы и в глубине души призывал хоть какие-нибудь

высшие силы, чтоб они: «…может, отключили электричество,чтоб вывести из

строя моторы, вращающие Колесо и катящие в Лабиринтах тележки, или чтоб,

может, не знаю, пусть хоть снег выпадет на голову, или хоть-что-бы-нибудь, -

думал он, – хоть что-нибудь!» – думал Эраст, только бы, только бы бежать туда…

Но ни свет не отключали, ни снег не падал, и хоть что-нибудь тоже не

происходило.

Наконец пришёл-таки господин Время, распорядился об окончании

рабочего дня и пошёл дальше, а влюблённый кассир Эраст бросился, обгоняя

его, к штакетнику.

Летали капустные мухи и моль, под названием «Перстянка сиреневая», и

везде устраивали посиделки постоянные статисты – сильфы и эльфы, и отвсюду

звучало:

– …жывотное!

– Учи албанский!

– Боян…

69

– Это склисс, он ничей.

– Ужоснах!

– Ржунемагу!

– Выпей йаду, аффтор, и песши исчо!

– ацтой!

– Ниасилил?

– Где ж ты берёшь эту траву?

– Аццкий сотона!

– Фсем фтыкать! Фтопку!

– Киса, ку-ку…

В палисаднике никого не было (так всегда никого не бывает, когда

приходишь раньше Времени, когда «ещё не время».). Скамейка стояла пустая,

как та глазница, которая пустая у аццкого сотоны, а сирень походила на

терновый куст с пламенем в глубине (отражение солнца на исходе дня), которое

полыхало и требовало вывести народ из Египта новых и всё новых

любовных страданий, поклонений и жертв. В окошках мелькали то лёгкая тень,

то скользкий блик… однажды показалось даже – он увидел её глаза и прочитал

в них тоску по счастью, такую же, которой тосковал сам, и хотелось сказать,

крикнуть, позвать, набраться храбрости, зайти, постучать… но храбрости не

набиралось, а только мучили разные: «а если, а вдруг, а может, а может быть…»,

– и пока мучили, подошло Время. Тогда вышла бабушка и на немой его

(Эраста), мучительный, всегдашний вопрос «Ещё не время?», ответила тоже

немым ответом «Ещё не время, но близится… уже скоро», – и выразительным

взглядом посмотрела (ах, бабушка!) туда, в дом, где за окнами внучка Лиза…

нет-нет – она не зубрила сцепив алмазные зубки: „Cirsiumarvense“,

„Asteraceae“, „Cirsiumheterophillum (L.) Hill“, нет! она сидела затаив дыхание, и

лежала уставясь в потолок.

«Ещё не время, но близится… уже скоро». Господин Время только

улыбнулся: «Эти смешные люди… им всё кажется, что они что-то могут

наперёд угадать». Господин Время улыбнулся и пошёл дальше. А у молодого

человека чуть не выскочило сердце… да что там чуть не выскочило -

выскочило! и бросилось к ногам внучки, и давай трепетать, и давай биться – так

хотелось приблизить это «уже скоро», так хотелось, чтоб это «уже скоро»

скорее пришло.

После того как сердце вскочило назад, Эраст ещё долго стоял у штакетника:

всё может быть: скоро – это и завтра, это и через час, и через минуту, и сию

секунду.

Уже и бабушка ушла, отсидев своё, и солнце перестало полыхать в кусте, и

стало смеркаться.

Как медленно время ползёт!

как мне не везёт, не везёт!

как мне не везёт, не везёт!

70

Как медленно время ползёт!

Вот такие стихи – неизвестно кто их аффтор (слышало ли их Время? можно

и обидеться) – лезли в голову влюблённому.

Влюблённый шёл домой и оглядывался… оглядывался… и пил вечерний

горячий чай, и оглядывался, и духом уносился туда, к штакетнику, и всё ему

казалось: тихо скрипнув, открывается дверь…

Либидо сталкивалось с Фрустрацией и проливалось мощной и томящей

Сублимацией. Эраст впервые писал стихи:

В напряжении сидит зелёный кузнечик.

Его любовь – не знает границ,

Но время не идёт и не идёт,

А он стрекочет и стрекочет,

От напряжения любви.

Она его не ждёт.

Ему не везёт,

Ну, что ж…

Но тут и Сублимация покинула его, – в глазах стояли глаза, тоскующие по

счастью, и несчастный побежал…

Когда он подбегал к палисаднику, механик сцены опустил на Луну тучу, и

Эраст, в кромешной тьме, ухватился за штакетник; а когда механик (как и было

указано в его партитуре) снова высветил Луну, Эраст (согласно пьесе) уже не

видел ничего, и тогда-то он не увидел и господина Кабальеро, стоящего тут же,

со своими собственными insinuare1 Только чёрное окно