Проходили столетия, сменялись императорские династии. Доверие к даосским рассказам то падало, то вспыхивало с новой силой. Но разве могли власть имущие оставить надежду на то, как бы подольше (а, если можно — навсегда) задержаться в земной жизни. Во имя осуществления заветной цели императоры не жалели ни средств, ни людей. Иногда нетерпеливым владыкам приходило в голову, что даосские прорицатели нарочно скрывают тайну бессмертия, и тогда по империи прокатывалась волна репрессий: самые почитаемые отшельники подвергались изощренным китайским пыткам в надежде, что руки палача развяжут языки несговорчивым старцам. Когда Китайская империя расползлась по швам под натиском монгольских орд, у даосов появились новые покровители, еще более алчные и спесивые. Сам Чингисхан пробовал задобрить даосских мудрецов, лаской и золотом купить у них тайну бессмертия.

О, эта жажда вечной жизни! Сколько владык стремилось к ней, и каждый непоколебимо верил, что только он и никто другой достоин разделить с богами вечную молодость и власть над смертью. Когда в руках властительницы Чагатайского улуса оказался странствующий врачеватель и проповедник Куман, коварная Эргэнэ приняла его за даосского мудреца. Будь каракитай на самом деле даосом, он пожалуй бы, и не смог рассказать вероломной царице ничего, кроме сладкозвучных и хитроумных даосских сказок. Но Куман был манихеем, и тайны иных времен и народов хранил он в глубинах сердца…

Учение Зороастра являлось одним из главных источников манихейства. В ветхих манихейских манускриптах можно было отыскать немало заимствований, но лишь несколько первосвященников знало, что в далеких заснеженных горах, в заповедных подледниковых пещерах спрятан полный список священной книги огнепоклонников. И не только древние свитки скрывали в глубоких тайниках зороастрийские маги. Как зеницу ока, хранили они секрет приготовления хомы — священного напитка богов, эликсира вечной молодости и бессмертия.

Когда каракитайские старшины унаследовали сокровенные тайны устного манихейского предания, в их памяти ожили чудесные рассказы даосских отшельников. Как знать, может, именно эти заоблачные горы, ставшие убежищем последних огнепоклонников, и есть та далекая западная страна, населенная вечно молодыми счастливцами, которую безуспешно искали посланцы китайских императоров? Не сюда ли, на крайний запад, приходил непобедимый стрелок И за чудодейственным эликсиром бессмертия? И не здесь ли, в мрачной холодной пещере, беседовал легендарный император Му-ван с огнеглазой владычицей Западных гор, которая, несмотря на страшный рот, усаженный зубами тигра, и пушистый хвост снежного барса, — обладала неотразимой женской притягательностью? И в груди каракитайских старейшин зародилось непреодолимое желание во что бы то ни стало разыскать ледяной оплот последних огнепоклонников и выведать у них тайну эликсира бессмертия.

Куман был тогда совсем молод, счастлив и наивен. Не ведая куда и не спрашивая зачем, он сопровождал на правах послушника и слуги трех манихейских патриархов в многотрудном путешествии к далеким горам. Путь был не близок: через отроги Тянь-Шаня к ущельям и перевалам Памира. Но всюду, где проходил медленный небольшой караван, одного тайного слова, сказанного на ухо старосте горного кишлака, было предостаточно, чтобы получить кров, пищу, яков и проводников.

Сызмальства приученный к безропотному повиновению, Куман не интересовался, куда направляются манихейские послы, но цепкая память сына кочевника, внука тех, кто по одним лишь звездам прошел от Желтого моря до озера Балхаш, — бессознательно впитывала и накрепко запоминала каждую дорогу, каждый горный проход и перевал, каждую охотничью тропу.

Он остался внизу у ревущего водопада близ ровной площадки с загадочными письменами, а глубокая плетеная корзина унесла в неведомую высь трех седобородых манихеев. Двое суток прождал Куман на дне ущелья своих наставников, и когда они, понурые и задумчивые, точно с небес, спустились наконец с вершины черной стены, — то стали еще молчаливее, чем прежде… Только через тридцать лет он узнал о зороастрийской пещере. Его наставники давно поумирали, и Куман сам достиг высшей ступени в манихейской иерархии.

«Пусть без страха войдет держащий светильник в левой руке в прибежище Печального дракона. Кто отведает священный напиток хому — уподобится богу», — было написано на черепаховой пластинке, которую много лет назад Куман уже видел в руках у своего наставника. Теперь она досталась ему. Ни одна живая душа не знала, откуда взялась среди манихейских реликвий эта пластина, с обратной стороны которой рукой древнего резчика был обозначен путь к памирской пещере.

О многом мог бы порассказать хозяйке Чагатайского улуса ее пленник. Но Куман молчал. Его не пытали, не морили голодом и не таскали на бесконечные допросы. Раз в два-три месяца над ямой, где томился каракитай, склонялся посланный от Эргэнэ и спрашивал, не желает ли пленник передать что-либо царице. Куман не отвечал. Он знал, что тайна погибнет вместе с ним, как угасали на его глазах последние искры манихейства, у которого не оставалось больше ни проповедников, ни приверженцев. Однако постепенно он начал рассуждать. Вряд ли кто — окажись в его руках эликсир бессмертия — захочет поделиться этой тайной с другими. Эргэнэ не постоит за средствами, но одновременно и сделает все, чтобы стать единоличной обладательницей напитка богов.

Трудно, конечно, заручиться доверием чагатайской волчицы, но она пойдет на какую угодно сделку — ведь это ей необходима вечная молодость. А Куман? Он не стремился к бессмертию, им руководило одно желание — любым путем вырваться из гнилого темного рва. Что ж, он поможет властительнице Центральной Азии получить драгоценный сосуд с чудодейственным эликсиром. Пусть выпьет алчная и коварная царица напиток бессмертия и уподобится богам. Он-то, Куман, знает, что это означает. Он — да, теперь, видимо, только он один — может рассказать, почему так оберегают в горном убежище огнепоклонников тайну бессмертия…

Куман сам придумал и разработал до мельчайших деталей дьявольский план проникновения в зороастрийское убежище, и когда было устранено главное препятствие — сомнения совести — он велел провести себя к царице. Эргэнэ по достоинству оценила замысел хитрого каракитая. Ему было дано все необходимое, предоставлены самые опытные сокольничие. А в улус великого хана отправился нарочный со строгим наказом — добыть и доставить из Южного Китая якобы для потехи царского двора несколько клеток с обезьянами.

Много утекло воды, прежде чем все было готово к осуществлению коварного замысла. Куман сам дрессировал птиц и животных, тщательно отбирал лучших. В распоряжение манихея был выделен конный отряд отборных лучников из личной гвардии Эргэнэ, во главе которых встал Бэйшэр — приближенный царицы и воспитатель ее детей.

Старый сотник, начинавший службу еще в походах Чингисхана, не знал об истинных целях