Иду путем труда, со мною ваша тень,

В мечтах моих всю ночь, в уме моем весь день.

И день и ночь во мне восторг пред ней не стынет.

Настанет срок, душа навеки плоть покинет,

Я призраком себя увижу в свой черед,

И вот тогда среди мучительных забот

Стремиться буду вновь к любви, к соединенью,

И тень моя навек сольется с вашей тенью!

Теперь меня, мой друг, твоим слугой считай.

А все твое – твой пес, твой кот, твой попугай, —

Приятно ли тебе? Забавят разговоры

Всегда ль тебя, и та Сильвания, которой

Мне б черный глаз стал люб, когда б не синь был твой,

С которой слала ты мне весточки порой,

Всё служит ли тебе наперсницею милой?

Но, ах, сударыня, хочу владеть я силой,

Завоевать весь мир, чтобы у ваших ног

Сложить богатства все несметные в залог

Любви, пыланиям сердец великих равной,

Достойной той любви, во тьме столетий славной.

И Клеопатру встарь – словам моим внемли! —

Антоний с Цезарем любить так не могли.

Не сомневайтеся, сумею я сражаться,

Как Цезарь, только бы улыбки мне дождаться

И, как Антоний, рад к лобзанью убежать.

Ну, милая, прощай. Довольно мне болтать.

Пожалуй, длинного ты не прочтешь посланья,

Что ж время и труды мне тратить на писанья.

«Песня, улетай скорее…»

Песня, улетай скорее,

Встреть ее и молви ей,

Что, горя все веселее

В сердце верном, рой лучей

Топит в райском озаренье

Всякую ночную тень:

Недоверье, страх, сомненье, —

И восходит ясный день!

Долго робкая, немая,

Слышишь? В небе радость вновь,

Словно птичка полевая,

Распевает про любовь.

Ты скажи в краю далеком,

Песнь наивная моя,

Встречу лаской, не упреком,

Возвратившуюся я.

«Зима прошла: лучи в прохладной пляске…»

Зима прошла: лучи в прохладной пляске

С земли до ясной тверди вознеслись.

Над миром разлитой безмерной ласке,

Печальнейшее сердце, покорись.

Вновь солнце юное Париж встречает, —

К нему, больной, нахмуренный от мук,

Безмерные объятья простирает

Он с алых кровель тысячами рук.

Уж целый год душа цветет весною,

И, зеленея, нежный флореаль

Мою мечту обвил иной мечтою,

Как будто пламя в пламенный вуаль.

Венчает небо тишью голубою

Мою смеющуюся там любовь.

Весна мила, обласкан я судьбою,

И оживают все надежды вновь.

Спеши к нам, лето! В смене чарований

За ним сменяйтесь, осень и зима!

Хвала тебе, создавшему все грани

Времен, воображенья и ума!..

«Знайте, надо миру даровать прощенье…»

Знайте, надо миру даровать прощенье,

И судьба за это счастье нам присудит.

Если жизнь пошлет нам грозные мгновенья,

Что ж, поплачем вместе, так нам легче будет.

Мы бы сочетали, родственны глубоко,

С детской простотою кротость обещанья

От мужей, от жен их отойти далеко

В сладостном забвенье горестей изгнанья.

Будем, как две девы, – быть детьми нам надо,

Чтоб всему дивиться, малым восхищаться,

И увязнуть в тенях непорочных сада,

Даже и не зная, что грехи простятся.

«Вижу даль аллеи…»

Вижу даль аллеи

Небо быть светлей

Можно ль небесам?

В тайный свой приют

Нас кусты зовут, —

Знаешь, мило там.

Входит много бар —

Сам Ройе-Колар

С ними рад дружить —

Под дворцовый кров,

Этих стариков

Можно ль не почтить?

Весь дворец был бел,

А теперь зардел —

То заката кровь.

Всё поля кругом.

Пусть найдет свой дом

Наша там любовь

Birds in the Night

(Ночные птахи)[1]

У вас, мой друг, терпенья нет нимало,

То решено судьбою неизбежной.

Так юны вы! всегда судьба вливала

Беспечность, горький жребий в возраст нежный!

Увы, и то меня не удивит,

Что кроткой быть вам не пришла пора —

Так юны вы, что сердце ваше спит,

О, вы, моя холодная сестра!

В душе моей безгрешное прощенье,

Не радость, нет, – покой души бесстрастен,

Хоть в черный день я полон сожаленья,

Что из-за вас глубоко я несчастен.

Вы видите, не ошибался я,

Когда в печали говорил порой:

Блестят у вас глаза, очаг былой

Моих надежд, измену затая.

И клялись вы, что лживо это слово,

Ваш взор горел, как пламя в новой силе,

Когда в него ветвей подбросят снова.

«Люблю тебя!» – вы тихо говорили.

Улицы

Станцуем джигу!

Любил я блеск ее очей.

Они небесных звезд светлей,

И много ярких в них огней.

Станцуем джигу!

С влюбленными она была,

Неотразимая, так зла

И в самой злости так мила!

Станцуем джигу!

Но розы уст милей цветут,

Когда уйдем из хитрых пут,

Когда мечты о ней умрут.

Станцуем джигу!

И вспоминать мне много лет

Часы любви, часы бесед, —

Ах, лучшей радости мне нет!

Станцуем джигу!

Ребенок-женщина

Не понимали вы, как я был прост и прав,

О,