у нас алеют,

Зима ведет любовь,

И запылаем сами

Мы пламенней, чем пламя,

И пламенней, чем кровь.

«Я не имею…»

Я не имею

Копейки медной за душой,

Но я владею,

Моя проказница, тобой…

С игрой и с пляской

Творишь ты радостный обряд.

Какою лаской

Твои слова всегда горят!

Внимаю ль речи

Твоей живой, ловлю ль твой взгляд,

Нагие ль плечи

Твои поцелую – я богат.

На отдых нежный

Склонился я – и вмиг весь пыл

На белоснежной

Твоей груди восстановил.

Конечно, мало,

Увы! любим тобою я.

Ты изменяла

Мне часто, милая моя.

Но что за дело

Мне до измен твоих, когда

Ты завладела

Моей душою навсегда!

«Не надо ни добра, ни злости…»

Не надо ни добра, ни злости,

Мне дорог цвет слоновой кости

На коже ало-золотой.

Иди себе путем разврата,

Но как лелеют ароматы

От этой плоти, Боже мой!

Безумство плоти без предела,

Меня лелеет это тело,

Священнейшая плоть твоя!

Зажженный страстностью твоею,

От этой плоти пламенею,

И, черт возьми, она – моя!

До наших душ нам что за дело!

Над ними мы смеемся смело, —

Моя душа, твоя душа!

На что нам райская награда!

Здесь, на земле, любить нам надо,

И здесь нам радость хороша.

Но здесь нам надо торопиться

Недолгим счастьем насладиться,

Самозабвения вкусить.

Люби же, злая баловница!

Как льются воды, свищет птица —

Вот так и мы должны любить.

«Я не люблю тебя одетой…»

Я не люблю тебя одетой —

Лицо прикрывши вуалетой,

Затмишь ты небеса очей.

Как ненавистны мне турнюры,

Пародии, карикатуры

Столь пышной красоты твоей!

Глядеть на платье мне досадно —

Оно скрывает беспощадно

Всё, что уводит сердце в плен:

И дивной шеи обаянье,

И милых плеч очарованье,

И волхование колен.

А ну их, дам, одетых модно!

Спеши прекрасную свободно,

Сорочка милая, обнять,

Покров алтарной мессы нежной

И знамя битвы, где, прилежный,

Не уставал я побеждать.

«Все прелести и все извивы…»

Все прелести и все извивы

Ее шестнадцатой весны

По-детски простодушно живы

И нежностью упоены.

Очами райского мерцанья

Она умеет, хоть о том

Не думает, зажечь мечтанья

О поцелуе неземном

И этой маленькой рукою,

Где и колибри негде лечь,

Умеет сердце взять без бою

И в безнадежный плен увлечь.

Душе высокой в помощь разум

Приходит, чтобы нас пленить

Умом и чистотою разом:

Что скажет, так тому и быть!

И если жалости не будит

Безумство в ней, а веселит,

То музой благосклонной будет

Она, и дружбой наградит,

И даже, может быть, – кто знает! —

Любовью смелого певца,

Что под окном ее блуждает

И ждет достойного венца

Для песни, милой иль нескромной,

Где ни один неверный звук

Не затемняет страсти томной

И сладостных любовных мук.

Разное

La chanson des Ingenues

(Песнь наивных)

Мы наивны, синеглазки

Из романов старых лет.

Наши гладкие повязки,

Как и нас, забыл весь свет.

Мы дружны необычайно.

Дня лучи не так чисты,

Как заветных мыслей тайна.

Как лазурь, у нас мечты.

На поляны убегаем,

Лишь спадет ночная тень,

Ловим бабочек, болтаем

И смеемся целый день.

Под соломенные шляпки

К нам загару нет пути.

Платья – легонькие тряпки,

Где белей могли б найти!

Ришелье, иль де Коссады,

Или кавалер Фоблаз

Завлекают нас в засады

Нежных слов и томных глаз.

Но напрасны их повадки,

И увидят лишь одни

Иронические складки

Наших юбочек они.

Дразнит их воображенье,

Этих всех сорвиголов,

Наше чистое презренье,

Хоть порой от милых слов

Начинает сердце биться

В обаянье тайных дум

И в предведенье влюбиться

Не пришлось бы наобум.

В лесах

Одни, наивные иль с вялым организмом,

Услады томные найдут в лесной тени,

Прохладу, аромат, – и счастливы они.

Мечтания других там дружны с мистицизмом, —

И счастливы они. А я… меня страшат

И неотступные и злые угрызенья, —

Дрожу в лесу, как трус, который привиденья

Боится или ждет неведомых засад.

Молчанье черное и черный мрак роняя,

Все ветви зыблются, подобные волне,

Угрюмые, в своей зловещей тишине,

Глубоким ужасом мне сердце наполняя.

А летним вечером зари румяный лик,

В туманы серые закутавшися, пышет

Пожаром, кровью в них, – и жалобою дышит

К вечерне дальний звон, как чей-то робкий крик.

Горячий воздух так тяжел; сильней и чаще

Колышутся листы развесистых дубов,

И трепет зыблет их таинственный покров

И разбегается в лесной суровой чаще.

Письмо

Далек от ваших глаз, сударыня, живу

В тревоге я (богов в свидетели зову);

Томиться, умирать – мое обыкновенье

В подобных случаях, и, полный огорченья,