Шрифт:
Закладка:
— Понеси тебя леший!
Жеребеночек отстал от матери, пошел на пожню, потом в лесок и скрылся, а Ерема не заметил, только, допахав поляну, увидел, что нет жеребенка, пошел искать его, но не мог найти и уехал домой. На другой день всей семьей ходили искать — не нашли. Ерема пошел в округу (деревня) к Ивану Ерасимову поворожить.
Тот ему сказал:
— Поди на росстань (место, где пересекаются дороги), сруби березу, встань на пень и скажи: "Эй, эй, эй, покажись не мал, не велик со среднего человека" (т.е. со взрослого обыкновенного). Не забудь прибавить это, а то он тебе покажется страшилищем и испугаешься, да еще сними с себя крест. А как выйдет, ты и скажи: "Отдай жеребенка". И через день найдешь его на том же месте.
Ерема, мой сватушка, не боится ни креста, ни перста, пришел на перекресток, срубил березу, встал на пень и зарыкал, что леший, а голосина у него здоровенный:
— Эй, эй, эй, выдь покажись со средственного человека!
Вдруг и в самом деле вышел человек и спросил:
— Чего те надоть?
— Отдай жеребенка, — едва мог проговорить Ерема. Хотя и не робок был, да все-таки испугался.
Человек скрылся, а Ерема пошел домой. На другой день, а это было уже дней через шесть, он нашел на том же месте своего жеребенка.
Третий мой сосед, который слывет в деревне за вруна, рассказал мне, как его водил леший.
Осенью мне пришлось ночью идти из Новолоку (деревня) со сходу домой, а ночь — хоть в глаза ткни. Иду уж на память, подхожу к своему полю, да и думаю: "У этих заворот (ворот) пошаливает и пугает". Только что подумал, слышу: догоняет. Обернулся — здоровается, по голосу слышу, наш Ванько. Я обрадовался и говорю:
— Где был, Ванько?
— Да ходил вот в Лешино, было небольшое дело.
Вот и пошли мы. Идем уж порядочно времени, своей деревни не видно, а ведь всего-то до нее две версты. Я и говорю:
— Кой черт мы с тобой, Ванька, долго идем?
— А вот и гумна видна, — сказал тот.
Идем. Слышу, у меня ноги промокли, и думаю: "Кой черт! Кажется, сапоги новые, и дорога сухая, неужели не там идем?"
Смотрю, кочки и чувствую, что идем болотом. Вижу, дело не ладно и давай читать воскресную молитву: "Да воскреснет Бог и разыдутся врази его", — по-староверски, в нашем приходе много раскольников.
Вдруг мой Ванька захлопал руками, захлопал — и скрылся, а я остался в болоте и не знаю, куда идти. На мое счастье, зазвонили в колокольню, я по звону и догадался, что завел "он" меня в жаравичное болото[36], с одну версту за деревню.
— Да ведь ты мастер врать, — сказал я ему.
— Вот мне с места не сойти, если вру.
— Да мне, старики, что-то плохо верится; пока сам не увижу лешего — не поверю.
Один мужик на это сказал:
— Вот что ты сделай. Ты часто ходишь в сузоком (лес) на озера удить рыбу. Ночью ты выйди из избушки, повались поперек дороги, лежи только до полночи, а с полночи леший проваливается сквозь землю. Леший обязательно пойдет этой тропинкой и разбудит тебя, и тут ты его можешь увидать.
Бывает, что лешие защекочивают до смерти заблудившихся. Похищенных женщин и детей леший учит на худые дела, например: во время пожара заставляет раздувать огонь, наставлять всех и каждого на худое — драки, ссоры, кражи. Леший со своими похищенными может ходить везде, только не может зайти в те деревни, где есть совсем черный петух, двуглазая собака (т.е. такая, у которой над глазами есть пятна вроде других глаз) и трешерстная кошка (три сорта шерсти полосами). Лешие напускают на стада волков и медведей. Пастухи в таком случае берут у знатоков отпуска и при этом обещают лешему корову или две, тогда при помощи лешего пасут целое лето. Обещанных коров обязательно съест волк или медведь.
Лешего можно вызывать. Для этого выходят в лес, снимают крест, обчерчиваются кругом, вызывают лешего, и он спрашивает, что нужно... Обчерчиваться нужно лучше, чтобы черта была видна кругом, а то леший может вытащить из черты и замучить. Когда придет леший и станешь с ним говорить, обязательно нужно запомнить первое слово, которое скажешь, и до тех пор, пока не вспомнишь его, он будет разговаривать с тобой до пения петухов. (Какие слова-приговоры нужно для вызова лешего, к сожалению, ни от кого не мог узнать).
ДОГОНЯЙ КАМЕНЩИКА СЕМЕНА, ДОГОНЯЙ!...
ЕХАЛ я с базара. Ну, правду надобно сказать, на селе малость я выпил. Дело было весною, перед севом, солнышко будто книзу опускается, но ярко светит, батюшко. Впереди меня ехал на гнедке кум Силантий. Уткнулся в лубок телеги и спит преспокойно, лошадка дорогу сама знает, трусит, чует, к дворам поспешает. Бежит ходко, весело — а я посиживаю в своей телеге, поглядываю по сторонам да радуюсь: рожь густая, высокая, мужички, значит, будут с хлебцем. Ничего, едем, все слава Богу. Минули поля, дорога пошла наволоком (поймою), тут, знаешь, разный маленький лесок, осинка, вязки, березничек.
Приметил: впереди человек с котомкою идет. Догнал его. Гляжу, знакомый, каменщик из Михалева.
— Мир дорогой, — говорю, — куда, Семен Иванович?
— До города, — отвечает, — подряд там взял, тороплюсь на работу.
— Так садись, подвезу до нашей деревни.
Сел ко мне на телегу Семен. Разговоры тотчас повели; я про базар рассказываю, а он про Питер, откуда всего с год вернулся. Пространно он рассказывал насчет питерских горничных, разных барышень и про веселье в трактирах. Такой забавник!
Наволоком до нашей деревни четыре версты, кумова лошадка вперед позабежала; я погоняю своего воронка, нахлестываю, чтобы догнать, — потому беспокоюсь о куме, уж очень захмелевши он был. Хлещу, а догнать не могу. Ну, думаю, ничего, гнедко знает дорогу и к перевозу свернет. А Семен знай себе городит, балясы точит.
Не видал я, как и солнышко закатилось, зорька вспыхнула, заалелась, излучинка речки нашей блеснула, значит, деревня близко. Точно: погодя выглянули бани, еще сажен полсотни — и мы будем на перевозе. Гнедка кумова видно, славно таково бежит. Семен про что-то чудное рассказывает, больно уж смешное: я так и покатываюсь со смеху, моченьки моей нету, даже живот закололо.
Что за
