— Ты не слышала, что я сказал?

Схватив за локоть, Дмитрий впихнул меня на заднее сиденье. Сам сел за руль и, заведя двигатель, резко сдал назад. Такси со стоящей возле него Кристиной осталось позади. Сквозь зеркало я видела, как она, проводив нас взглядом, пошла навстречу Мирославе и Майе.

Челюсти Дмитрия были сжаты, смотрел он вперёд, только я понимала – дорогу он не видит. Внедорожник мчался быстрее и быстрее, на виске и руках мужа вздулись вены.

— Блядь, — ругнулся он тихо и, отшвырнув пустую сигаретную пачку, выжал скорость до предела. Обогнал несколько машин, перестраиваясь из ряда в ряд.

— Ух ты! – с восторгом выдохнул Платон, когда мы с визгом свернули.

Меня швырнуло на дверцу, рюкзак едва не выскочил из рук.

— Дима, — позвала я, но он меня не услышал. Или услышал, но сделал вид, что нет. – Дима! – громче. — Сбрось скорость! Ты нас всех угробишь!

Он посмотрел на меня через зеркало заднего вида. Ощущение, что он не понимает, что делает, пропало. Всё он понимал и контролировал. Но легче от этого почему-то не было.

Его бывшая жена… Найденная мной фотография не могла передать её мягкую женственность, совершенно естественную красоту, подчёркнутую подобранной с отменным вкусом одеждой. Элегантный шик – вот что было в ней. Ничего удивительного, что Дмитрий захотел её себе. Удивительно, как после неё он захотел меня.

— Ты её всё ещё любишь, да?

— При чём здесь любовь? – короткий взгляд в зеркало.

Я сжала лямки рюкзака. При чём здесь любовь? Он ещё спрашивает?!

— Просто скажи.

— Мы не должны были встретиться, Вероника. Вот и всё.

Я не поверила ему. Ни на секунду не поверила. Гнали мы уже не так быстро. По скулам его ходили желваки, вена на виске выступила ещё сильнее.

— Папа Дима сказал, что мы поедем вкусно есть.

Я повернула голову к брату. Думала, что Дима сам скажет, что с этим придётся повременить. Он промолчал.

— Не сегодня, Платош, — ответить пришлось мне. – Сегодня мы покушаем дома.

— С какой стати? – Наши с Дмитрием взгляды пересеклись в зеркале. – Наши планы не поменялись, Ника.

— Это плохая идея. Давай закажем еду домой.

— Нет, — сказал, как отрезал.

Я поглубже вдохнула. Платон замолчал и смотрел то на меня, то на Дмитрия. Как обычно, до конца не понимая, что случилось, чувствовал неладное.

Попытка настоять кончилась тем, что муж просто проигнорировал меня. Я сдалась. Говорить с ним сейчас всё равно что биться об стену.

Ничего не сказав, Дима остановил внедорожник. Я выглянула в окно, но не увидела ни кафе, ни ресторана с открытой верандой. Только продуктовый на первом этаже жилого дома. Ничего не говоря, муж вышел из машины.

— Вы с папой поругались? – сразу же подал голос Платон.

Я отрицательно качнула головой. Его «с папой» отдалось в сердце только-только начавшей отступать неуверенностью. Дмитрий скрылся за дверью магазина. Я дотронулась до кольца, сжала руку и перевела взгляд на смотрящего на меня Платона.

— Всё хорошо, — бестолковые, не находящие опоры слова. Платон чувствовал фальшь. Я оказалась не готова разыгрывать спектакль. Спектакли и ложь вообще не были моей сильной стороной.

— Неправда.

— Почему неправда?

— Потому что, — нахмурился брат. – Ты обманываешь меня. Хотя сама всегда говоришь, что обманывать плохо. А сама обманываешь. Я у папы Димы спрошу.

— Спроси, — получилось резко и грубо. От этой грубости мне захотелось плакать. Потянулась было к брату, но он вывернулся.

Я вздохнула. Положила ладонь на живот и уставилась на двери магазина. За пару минут, проведённых нами с Платоном в полнейшей тишине, в них вошло несколько человек. Несколько вышло.

— Вероника, — всё-таки не выдержал брат.

— М-м? – вопросительно кивнула, не поворачиваясь к нему. Он ухватил меня за рукав и потянул на себя. Пришлось сдаться. Брат молчал. То ли сам не знал, чего хочет, то ли ему нечего было сказать. И опять я сдалась первой.

— Мы не ругались, Платон. Но если ты хочешь спросить об этом Диму – пожалуйста. Только в следующий раз, когда тебе что-то потребуется, а его рядом не будет, терпи и не лезь ко мне.

Он потупился. Горестно вздохнул. Не выдержав, я погладила его по волосам, убрала прядки со лба.

— Что у тебя тут? – заметила в кармашке рубашки-поло бумажку и достала. Бумажка оказалась журавликом из салфетки.

— Это мы с Ниной Фёдоровной сделали, — гордо заявил брат.

Положив журавлика на ладонь, я рассмотрела его со всех сторон. Хотела отдать Платошке. Он замотал головой.

— Это я тебе сделал.

— Спасибо.

Обида растаяла. Я ещё раз погладила брата по голове и, заметив мелькнувшую у машины тень, обернулась. Всё так же молча Дмитрий сел за руль и завёл двигатель. Швырнул на приборную панель сигареты. Но прежде, чем мы поехали, повернулся к нам.

— Только после ужина, — предупредил, отдавая Платону шоколадное яйцо. Мне досталась огромная белая шоколадка с миндальными орешками и коробочка со сливочной помадкой.

— Утром ты говорила, что хочешь, — пояснил он на мой немой вопрос.

— Спасибо. — Надо же, не забыл. – Открой дверь. – Теперь он посмотрел с вопросом. – Открой дверь, — повторила и, когда замок щёлкнул, вышла на улицу. Несколько глотков свежего воздуха помогли справиться с подкатившей тошнотой. Обойдя машину, я открыла переднюю дверцу и кинула рюкзак на сиденье. Сама села рядом и пристегнулась. Посмотрела на Дмитрия.

— Не надо врать, — очень тихо, почти одними губами, чтобы не услышал Платон, — что ты взбесился только потому, что вы не должны были встретиться.

Он откинулся на спинку. Потёр переносицу.

— Она – моё прошлое, — сказал через некоторое время. – Что ты хочешь услышать? Что мне всё равно?

Услышать это я не хотела. Я хотела, чтобы ему действительно было всё равно. Только всё равно ему не было.

— Поехали домой, Дим, — попросила спокойно. – Оставим ужин на другой день. Ничего хорошего сегодня из этого не получится.

Он долго смотрел на меня. Я на него. Потом открыла помадку, вытащила три. Одну отдала Платону, вторую оставила себе, а третью подала ему.

— Поехали домой, — дотронулась до его ноги. – Пожалуйста.

Дмитрий завёл двигатель. Положил помадку на приборную панель перед собой и вывернул руль. Хоть он не ответил, мне стало ясно, что ресторан с открытой верандой откладывается. Победой это не было, но мне стало спокойнее. Не потому, что из ужина не получилось бы ничего дельного, а потому, что Дима меня услышал. Потому, что понял меня.