После чудесного питерского уикенда всё в родной Москве удручало, казалось тусклым и безрадостным. Особенно раздражали пассажиры в метро, набившиеся в вагон, словно сельди в бочке. Лица их были хмуры, неприветливы и серы… впрочем, едва ли Санино лицо сильно отличалось от остальных.

В поезде она снова не выспалась. Её попутчицей на этот раз оказалась женщина, но это почему-то совершенно не радовало. Тем более, соседка ночью храпела как бегемот… А Саня, вздыхая, ворочалась с боку на бок и вспоминала милого Вика с его конфетками.

Он обещал позвонить сразу же, как только приедет в Москву, да вот позвонит ли? А вдруг его спугнул тот факт, что у Сани есть ребёнок? Он, конечно, держался просто замечательно – как истинный джентльмен – и ничем себя не выдал, но кто знает, что на самом деле было у него на душе…

А тут ещё внезапно заквакал родительский чат в вайбере – и, почитав свежие новости, Саня совсем расстроилась.

“Нам всем “подарочек” на новый год! – писала мама Артёма, одного из Лялькиных одноклассников. – Зоя Сергеевна увольняется, педагогов не хватает, поэтому класс расформировывают. Раскидают наших детей по разным…”

Это заявление моментально вызвало шквал родительского гнева, возмущений, протестов и растерянности.

“Как?”

“Почему?!”

“Да какое они имеют право!”

Вот уже два года Лялька посещала специальную коррекционную школу. Откровенно говоря, Саня предпочла бы организовать для дочери домашнее обучение, это было возможно: педагог просто приходил бы к ним домой несколько раз в неделю. Особого смысла в посещении именно школы Саня не видела, Лялька плохо переносила общество посторонних, не любила большие компании и нервничала в незнакомых местах. Однако на школе категорически настояла Санина мать.

Ей казалось, что если говорить всем знакомым, что внучка ходит в “настоящую” школу, что у неё есть первое сентября, всамделишные уроки с переменами и каникулы – это как-то примирит всех с её диагнозом, словно смягчит его. К тому же, не раз назидательно подчёркивала мама, в школе Лялька сможет взаимодействовать с другими ребятами – а в обычной, повседневной жизни девочка была этого лишена, поскольку здоровые дети не хотели с ней играть.

Санина мать так и не смогла окончательно примириться с Лялькиными особенностями. Она то проклинала судьбу или врачей, то вдруг принималась отрицать очевидное и доказывать, что внучка на самом деле “всё-всё понимает, только сказать не может, не так уж всё и страшно!”… Перед соседями и знакомыми она часто приукрашивала действительность, приписывая Ляльке выдуманные успехи или достижения. Она словно отказывалась принимать внучку такой, какая она есть. Но больше всего Саню бесило, когда мама начинала упоминать чужих детей – Лялькиных ровесников – в негативном контексте. Ругая их, она будто компенсировала жгучую обиду на то, что они родились здоровыми.

– Ой, Мишка-то со второго этажа такой невоспитанный! Ни “здрасьте” вечно, ни “до свидания”, родители его совершенно хорошим манерам не обучили… А Андрей-то, Андрей! Ему всего одиннадцать, а матерится как сапожник! Я однажды услышала – так у меня чуть уши в трубочку не свернулись. И куда только мать с отцом смотрят… А Славку вообще с сигаретой видели недавно, представляешь? А Лилька, бесстыдница, в пятый класс ходит, а уже волосы в розовый цвет выкрасила! Что из неё вырастет, если она уже сейчас задницей крутить начала, не представляю?!

Сане всегда были в тягость подобные разговоры, она морщилась и просила маму прекратить.

Классы в коррекционке были небольшими – по восемь или десять человек, чтобы ни один ребёнок не остался обделённым вниманием педагога. В Лялькином классе обучались дети с разной степенью нарушения умственного развития; были ещё классы для слабовидящих и слабослышащих учеников, с нарушениями речи или опорно-двигательного аппарата…

“Это получается, – продолжали тем временем возмущаться в чате, – наших запихнут куда-нибудь к глухим или немым? И что они там, язык жестов будут изучать?”

“А может, к директору все вместе сходим? Попросим что-нибудь придумать, ну нельзя же так!”

“Зря я Колю перевела из старой школы сюда, лучше бы там оставались…”

Саня не участвовала во всеобщем негодовании, но, как и все, была ужасно расстроена. Лялька только-только начала по-настоящему привыкать к школе! Наконец-то перестала выть и цепляться за Саню каждый раз, когда та оставляла её в классе. Стала робко улыбаться учительнице и некоторым ребятам-одноклассникам, проявлять заинтересованность в занятиях… А теперь выходит – снова стресс, снова привыкание, новый учитель и незнакомый коллектив?

Мама предсказуемо устроила из грядущего расформирования настоящую трагедию.

– Разве можно так поступать с детьми?! – восклицала она патетически, едва ли не заламывая руки. – Господи, что же делать, что же делать… Может, в Министерство образования петицию направить?

Саня, конечно, и сама была не в восторге от предстоящих перемен, но тут даже она схватилась за голову.

– Мам, ну что ты такое говоришь?! Какую ещё петицию, и вообще – при чём тут Министерство…

– Нет, ну а что? – обиделась мама. – Разве можно вот так детям жизнь ломать? Это же все годы обучения – насмарку, опять всё с нуля, опять сначала…

Саня поёжилась.

– Не драматизируй. Может, всё будет не так уж страшно.

– Всё-таки зря я тебя тогда послушала и согласилась на эту школу, – скорбно вздохнула мама. – Надо было в обычную, а не в эту твою… экспериментальную, да ещё и частную. В государственных нет такого безобразия! Там всех детей распределяют по особенностям и никому даже в голову не придёт их смешивать!

Саня тактично не стала напоминать, что как раз-таки мама ухватилась обеими руками за идею отдать Ляльку в частную школу. Да, это было недёшево, но Чеба безропотно согласился оплачивать образование дочери, а для мамы дороговизна обучения стала неоспоримым свидетельством качества.

– Возможно, это временная мера, – пожала плечами Саня. – Найдут замену Зое Сергеевне – и снова вернут всех в старый класс, как раньше. А Лялька пока может перекантоваться на домашнем обучении…

– Нет, нет! – сразу же запаниковала мама. – Никакого домашнего обучения, я совершенно в него не верю!

– Честное слово, – устало вздохнула Саня, – мне иногда кажется, что ты надеешься на это самое Лялькино образование, как на какую-то панацею. Ну, вот закончит она школу… Только ведь, по большому счёту, ничего в нашей жизни всё равно не изменится, разве ты этого ещё не поняла?

– Не говори так! – мама испуганно замахала на неё руками. – Ну что ты, в самом деле, я не знаю… она же твоя дочь! Разве можно так в неё не верить?

Саня перевела взгляд на Ляльку, которая во время этого тяжёлого разговора сидела за столом и доедала свой завтрак, перемазавшись кашей до ушей. Она знала, что для большинства это зрелище было бы “ужас-ужас”. Нет, Саня не то чтобы не верила в свою Ляльку… просто объективно смотрела на вещи и не носила розовых очков. Но при этом она ни на секунду не забывала – всё то, что остальным детям даётся легко и словно само собой, для её дочери было самым настоящим подвигом.