— Да почему же нет? Кому от этого ущерб?

— Все-таки, как-то неловко.

— А, по-моему, вздор! — И Бланш скрылась в соседней комнате, чтобы сбросить, там свое платье и надеть другое. Сестры спали в одной комнате и не особенно стеснялись, друг друга, но Бланш не в состоянии была раздеться перед сестрой в этой огромной, светлой комнате с открытыми настежь окнами, в которые глядели с другой стороны улицы высокие, внушительные, хотя и мертвые дома.

Из уборной она вышла преображенная.

— Застегни мне платье, Милли.

Бланш удачно выбрала себе наряд: тонкое сукно костюма для гулянья превосходно облегало ее стройное молодое тело. Когда она сняла шляпу и поправила волосы, только обувь и загрубелые от работы руки нарушали цельность впечатления. В этом наряде с хорошими перчатками и обувью она смело могла бы пройтись по Бонд-Стрит в прежнем Лондоне, и немногие из женщин, не говоря уже о мужчинах, не догадались бы, что она — дитя предместья.

Она позировала перед зеркалом, отходила от него и снова подходила, невольно подражая манерам благоговейно чтимых ею аристократок, которых она изучала издали.

Через несколько минут к ней присоединилась Милли, тоже нарядившаяся в павлиньи перья и просившая, чтоб ее «застегнули».

Девушки все больше увлекались. Костюмы для гулянья сменились бальными платьями. Они забыли всякий страх и бегали по комнатам, разыскивая длинные перчатки, чтобы скрыть следы домашней работы, обезобразившей их руки. Они прохаживались одна перед другой и церемонно приседали. Восторг их дошел до предела, когда они отыскали придворный наряд с огромным шлейфом, весь вышитый золотом и заботливо завернутый весь в несколько слоев шелковистой бумаги. Наверное, это платье предназначалось для какой-нибудь герцогини. Они даже заспорили из-за него: кому первой примерить. Бланш восторжествовала, схватила платье и со словами: «А ты после меня!» убежала в уборную.

Милли последовала за ней в шикарном платье из индийского шелка, но с недовольным лицом: она не склонна была разыгрывать служанку знатной дамы и непочтительно дёргала несчастные застежки.

— Здорово! — воскликнула Бланш, подойдя, на конец, к огромному трюмо в большой зале. Она не без труда уложила, как следует, длинный шлейф, выпрямилась и надменно вскинула голову.

— Жаль, бриллиантов на мне нет, — задумчиво выговорила она.

— А платье морщит в боках, — съязвила Милли.

— Ты должна говорить мне «Ваше величество».

— Ах, скажите, пожалуйста! Какая королева!

— А что ж…

— Царица всей земли!

Бланш неожиданно изменилась в лице. — Может быть, и она начала с этого… — В ее голосе прозвучали нотки страха, немедленно же отразившегося в глазах Милли.

— Уйдем лучше отсюда, Би! — взмолилась она, срывая с себя дорогое шелковое платье.

— Брильянтов бы еще на шею, — упорствовала Бланш.

— О, Би! Зачем ты это? Нехорошо. Я говорила, что не надо. Это ты настояла.

На минуту сестры смолкли; потом одновременно вскрикнули: «Господи! Что это?» и закрылись руками.

В раскрытое окно влетела ласточка, описала быстрый круг под потолком и снова улетела.

— Это всего только птичка какая-то, — успокоительно сказала Милли, но в голосе ее уже дрожали истерические нотки. — Ради Бога, уйдем отсюда, Бланш!

Переодевшись в собственные платья, сестры почувствовали, что они проголодались.

— Однако! Сколько времени мы здесь потратили даром! — удивлялась Бланш. Она не подумала о том, как много женщин тратят на то же. Занятие лучшую часть своей жизни.

— А ведь мы вышли поискать себе еды.

— Идем скорей, — сказала Милли: — Мне чего-то жутко здесь.

Усталые и голодные, сестры направились к Пиккадилли, а оттуда в Стрэнд. Всюду было то же: брошенные экипажи; изредка человеческие скелеты; зеленая травка, пробивающаяся сквозь камень, и всюду тишина и безмолвие. Но ничего съестного им не попадалось, хотя в подвалах и погребах домов, мимо которых они шли, может быть, и нашлось бы что-нибудь. Очевидно, все съестные припасы, лежавшие на виду; были и в Вест-Энде давно уже разграблены. Сестры опоздали.

На Трафальгар-Сквере Милли села на скамью и расплакалась. У нее мучительно ныли ноги. Бланш, не пытаясь утешить ее, села рядом, с широко раскрытыми глазами. Ее ум начинал работать. Она думала о том, что она будет делать дальше, и начинала: понимать, что в Лондоне им не прожить. Город совершенно пуст. Многие, конечно, умерли, но многие бежали в деревню. Очевидно, и им следует сделать то же.

Милли продолжала плакать, конвульсивно вздрагивая и всхлипывая.

— Да будет же, Милли! Пойдем лучше домой.

Милли вытерла глаза.

— Я умираю с голоду! — пролепетала она.

— Я тоже. Потому я и говорю, что лучше нам пойти домой. Здесь нечего есть.

— Разве все умерли?

— Не умерли, так уехали. И нам пора за ними.

Милли оправилась, высморкалась и поправила шляпу, съехавшую на затылок.

— Как это все ужасно, Би! Не правда ли?

Бланш прикусила губы.

— Ты чего охорашиваешься? Все равно, никто тебя не увидит.

— Ну, зачем ты это говоришь? И без того тошно. — Милли уже опять готова была расплакаться.

— Ну, ладно. Будет. Идем. — Бланш вскочила на ноги.

— Я не знаю, смогу ли я идти; у меня так ноги болят…

— Ну, что ж, хочешь, подожди автобуса — только долго ждать придется.

В нескольких шагах от них стояло три пустых таксомотора, но ни одной из девушек и в голову не пришло попробовать пустить их в ход. Да, если бы и пришло, они поспешили бы отогнать эту мысль, как нелепую.

— Пойдем низом, через Викторию, — предложила Бланш. — Это, пожалуй, будет ближе.

На площади Парламента они спугнули целую стаю грачей, которые за последние месяцы частью изменили свои навыки и, пользуясь обилием мясной пищи, стали питаться падалью.

— Вороны, — сказала Бланш. — Какая гадость!

— Хоть бы воды достать напиться! — жаловалась Милли.

— Ну, что ж, недалеко река. — И они направились к Вестминстерскому мосту.

В одном из огромных домов на набережной дверь была открыта.

— Слушай, Миль, ведь мы заходили только в магазин. Давай попробуем заглянуть в