Шрифт:
Закладка:
Отец Георгий выехал один, его семья пока оставалась на месте, матушка работала, сын учился в школе, дочка ходила в садик, у них имелась относительно просторная по тем временам квартира. Невозможно вот так сорваться и ехать неизвестно куда, но владыка благословил служить на новом месте, и это не обсуждается, как приказ у военных, только ещё строже.
Ведь благословение есть проявление воли Божьей, выражаемой через священноначалие, тем более, что всё случилось накануне зимнего праздника святителя Николая. Получается, что отец Георгий был рукоположен и прослужил в Никольском храме священником ровно год, день в день, стало быть, сам святитель благословил его и нас на новый путь. Это значит, что наше духовное младенчество закончилось – так наш духовник утешал себя и нас, враз осиротевших и впавших в уныние.
Мы собрались вечером Николина дня у отца Георгия дома в Юго-западном районе, сам батюшка только что приехал на автобусе, машины у него тогда ещё не было, и он рассказал нам, как служил сегодня, и как его встретили на новом месте.
Оказалось, что жить ему благословили в старом доме с печным отоплением и без привычных удобств, вода там в колонке на улице, туалет тоже уличный, хоть и пристроенный к дому.
Служить ему придётся часто, потому что священников на весь город всего четверо, и они обязаны не только проводить службы в соборе и справлять требы по городу, но и выезжать по праздникам в близлежащие деревни, где только-только начали восстанавливать храмы.
Ещё отец Георгий вслух никак не озвучил главное, но все и так понимали, что его не просто перевели в другое место, а наказали. Причём наказали из-за нас.
В Никольском храме на нас очень подозрительно косились, и Ольга рассказывала, что про отца Георгия и всю нашу компанию в церковной среде ходят самые безобразные сплетни, на него пишут анонимки владыке и жалуются настоятелю, дескать, мы его секта, а он колдун и нас приворожил. Ведь не зря же мы стали встречаться в лесу, в храме батюшке делали замечания, что мы ходим за ним хвостом. А вдруг кто-то из недоброжелателей как-то узнал про наши лесные сходки и настучал владыке?
Было так горько и больно за батюшку, так неловко перед матушкой, ведь их семья пострадала в сущности из-за нас! Отец Георгий всего лишь честно выполнял свой долг, как положено священнику, и совершенно бескорыстно спасал каждого, кто к нему обращался, «душу полагая за други своя»!
В тот вечер мы прочитали акафист святителю Николаю, спели величание, и усевшись в тесный круг, пили чай за скромным столом: шёл рождественский пост, и времена были голодные, мало кто из нас тогда имел возможность работать и получать зарплату, а любые деньги тут же обесценивались в безумной инфляции.
И пока отец Георгий срочно исповедовал кого-то из наших в отдельной комнатке, а матушка хлопотала на кухне, мы собрали военный совет и негромко обсуждали, что нам всем теперь делать? Без сомнения, настало время проверки, чего стоит наша вера и братская любовь, и мы не оставим батюшку в таких сложных обстоятельствах, а будем по очереди ездить к нему и помогать, чем можем.
Ведь он оказался в таких условиях, что даже еду приготовить непросто, её сначала ещё надо купить, а за любыми продуктами огромные очереди. И Если ему придётся служить так часто, то заниматься бытом будет некогда, поэтому мы установим дежурство, кто-то из нас сможет поехать к нему в выходные, кому-то удобнее в будние дни. Ничего страшного, автобусы ходят несколько раз в день, и сто двадцать километров они преодолевают за два с половиной часа, если нет заносов на дороге.
В тот вечер нас собралось человек двадцать, и ещё примерно десять не смогли приехать, но мы на них тоже рассчитывали, когда объявили отцу Георгию наше решение. Они с матушкой растроганно благодарили, а у нас с этого момента началась совсем другая жизнь.
Для меня жизненное пространство снова растянулось на два города, только теперь мы двигались по трассе в северном направлении, по очереди сменяя друг друга, и прямо на дороге находился Юркин мужской монастырь.
Сказать, что настали трудные времена – не сказать ничего.
Моё здоровье никак не выправлялось, одно обострение язвы переходило в другое, я как-то притерпелась к фоновой боли, старалась сама пить таблетки и в больницу пока не ложилась. А дома болела и унывала Надя, она иногда сутками лежала на своей кровати в углу за шкафом.
Даже дети чувствовали, что лучше её не беспокоить, они тихонько играли или читали книжки.
Добавлю, что почти каждый день я спускалась в мастерскую, где мой дорогой эстет трудился, как пчела, но отношения у нас становились всё сложнее и сложнее. Я тоже писала в мастерской какие-то работы, иногда кое-что из картин мне даже удавалось продать, но всё заработанное тут же тратилось на еду и улетало бесследно.
В это время мы с Алькой вообще жили непонятно на что, мой бывший супруг редко давал на ребёнка хоть какие-то деньги, Володя что-то присылал нам на жизнь со своих заработков, иногда приезжала мама и тоже подбрасывала копеечку, но всего вместе взятого с трудом хватало только на питание и коммунальные услуги. Однако я всё же выкроила денежку, и когда настала моя очередь, то мы с Алькой поехали к отцу Георгию.
* * *Нас встретил старинный заснеженный город, прекрасный, как сон.
Когда-то его отстроили богатейшие купцы России, денег они не жалели и приглашали сюда лучших архитекторов. Потом революция, дальше город чудом уцелел в войну, его не бомбили, но до сих пор множество великолепных храмов на холмах и даже в историческом центре стояли в запустении. Только высоченный пятиглавый собор сиял крестами и звёздами на голубых куполах, царственно возвышаясь над сонными пустынными улочками и над тёмной рекой между белыми берегам, и его бело-зелёная громада виднелась издалека.
Мы добрались до собора, когда литургия уже закончилась, но у одного из боковых алтарей шёл молебен, который служил наш отец Георгий, окружённый плотным полукольцом молящихся.
Изнутри храм ещё сильнее поражал своими запредельными размерами, высотой сводов и избыточной роскошью, в нём уцелели первоначальные росписи и мозаики, и он реально оказался намного больше собора в Юркином монастыре, который до этого казался мне гигантским.
Мы с Алькой постепенно согрелись, мой нос оттаял от мороза и стал различать запахи. Главной нотой здесь выделялся сладковатый ладан, похожий на горелый сахар,
