Шрифт:
Закладка:
К этому моменту старшой показался из кустов, он знатно матюгался, выдергивая из разных частей тела колючки. Некоторых слов я даже и не слышал никогда. Оценив место сражения, он заорал:
— Чего ты вылупился на него, дурень! А ну вдарь ему!
Средненький опомнился, успел увернуться от моего кулака и замахнулся на меня топором. Прежний я, который Кирилл, тут, скорее всего растерялся бы и, наверняка, пал смертью храбрых. Я прежний, конечно, слабаком и трусом не был, но и никакими навыками ведения боя не владел. Но Путята был воином. Его тело было тренированным. Рефлексы сработали, я отскочил в сторону, схватил его руку и резко вывернул. Топор упал на землю. Бандюга заорал от боли и упал на колени.
Старшой, наконец, вырвался из колючек и рванул на меня. Я схватил корягу и двинулся ему на встречу. Адреналин шумел в висках. Сердце выпрыгивало из груди. Мощным ударом я сшиб его с ног и занес дубину над его головой.
— Пощади, — прохрипел бандюга.
Тут подал голос Белокрыл.
— Действительно, Путята, пощади их. Парнишки ж не со зла на нас напали, просто жизнь у них такая тяжёлая, да?
Старшой быстро закивал головой и зыркнул на средненького. Тот тоже закивал, продолжая тихонько подвывать.
— Семьи поди нет, — продолжал Белокрыл, — у сирот убогих. Бродят по лесу неприкаянные. Вот и пошли на разбой. Но они уже всё осознали, да?
Мужики снова закивали. А конь, немного помолчав, добавил:
— Ты скрути их да к вон тому дубу привяжи в воспитательных целях. И поехали уже отсюда.
Я удивленно посмотрел на Белокрыла. Вот это предложение! Прям сама доброта. Ты их пощади, да в лесу на верную гибель оставь привязанными.
Мужики тоже были ошеломлены таким поворотом. Средненький даже подвывать перестал. Конь тем временем подтащил мне веревку, которой бандиты пытались его поймать.
— Вот, держи, чего добру пропадать!
Тут мужики возопили:
— Смилуйся, боярин, не оставляй нас диким зверям на растерзание! Верой и правдой тебе служить будем, только не оставляй!
— А что вы делать умеете? — деловито поинтересовался Белокрыл.
— Дык, всё умеем, и избу срубить, и очаг сложить, и по хозяйству. И боя не боимся!
Белокрыл посмотрел на них с сомнением. А старшой продолжил перечислять свои уменья:
— А я ещё и по дереву могу, там столы, лавки, наличники, ставенки. А Потап у нас по глине мастер.
— И что же вы, такие мастера, в разбой подались? — с укором спросил конь. — Неужели ни в каком городище пристроиться не смогли?
— Дык, селище наше Чудо-Юдо спалил, одно пепелище осталось. Мы до города добраться хотели, да заблудились. А тут вас встретили, вот и решились на разбой. Тебя бы мы и не тронули, боярин, нам же только конь нужен был. Продали бы его, была бы монета на первое время.
— Я не продажный конь, — обиделся Белокрыл.
Старшой потупил взгляд:
— Ты уж прости нас, боярский конь!
— Ладно, — проговорил, наконец, я, — если Вам негде жить, вы можете податься в мою деревеньку, найдете там старосту, скажете, Путята приказал к делу пристроить. Как тебя зовут?
— Авдей я, боярин, а это братья мои Потап и Анисим.
— На тебе, Авдей, монету, забирай братьев, и отправляйтесь, пока я не передумал.
Ты не Путята (Кирилл)
— Мы теперь всех разбойников будем монетами одаривать? — Белокрыл смотрел на меня с осуждением, при этом, умудряясь настороженно косить глазом на мужиков, которые поволокли своего младшенького по тропе.
— Они же не разбойники, Белокрыл, — ответил я, — ты сам слышал, жилья лишились, в городище добирались, а тут мы.
— Да, а сами они мастера на все руки, — продолжил конь, — только на разбой всё же решились. И, если бы они тебя победили, они бы тебя, конечно, не убили, но к дереву привязали бы и бросили тут одного. Или ты думаешь, что они бы отпустили тебя на все четыре стороны?
— Ты прав, Белокрыл, — согласился я, — только даже самый гнусный преступник заслуживает шанс на исправление. А я, если они окажутся хорошими мастерами, ещё и в выигрыше буду. Работать-то они будут в моей деревеньке.
— Если до неё дойдут! А то пропьют твою монету в ближайшей таверне и снова в лес подадутся, простачков разыгрывать, — заржал конь.
— Тогда я их найду и накажу! — рассердился я. — А пока будь добр, перестань критиковать мои действия! В конце концов я твой хозяин, и ты должен уважать мои решения!
— Да лучше бы ты этого мужика корягой огрел, — буркнул Белокрыл.
— Вот и не лез бы с предложением о пощаде, когда я собирался это сделать, — парировал я.
— Я же не знал, что ты монеты на право и налево раздавать начнешь, — не сдавался конь.
Значит, дело в монетах! А Белокрыл-то, оказывается, скупердяй. Монетки хозяйской для бедных погорельцев пожалел. Или всё-таки поверил, что я не Путята, и теперь думает, что я Путятиным добром не имею права распоряжаться. Только это спорный вопрос. Потому что тело Путяты теперь моё, жить за него в этом мире буду я, а значит и всё имущество тоже моё. И никакие кони не имеют права мне указывать, что я должен делать с этим имуществом, а что нет!
— Мои монеты! Кому хочу, тому и даю! — выкрикнул я. — И вообще! Помогать ближнему — правое дело! Сегодня я дал, а завтра дадут мне!
— Ага, дадут, а догонят и ещё поддадут!
— Тебе никто ни говорил, что для коня у тебя слишком длинный язык? — спросил я недобрым голосом.
— Хочешь, чтобы я заткнулся? Хорошо! Хорошо! Вот она — благодарность за верную службу! — оскорбился конь и замолчал.
Остаток тропы из этого ужасного леса мы проехали молча. Белокрыл обиженно сопел. Я чувствовал, что ему многое хочется мне сказать, но он рот он больше не открывал.
Из леса мы выбрались в потемках, и я решил заночевать на опушке.
— Остановимся здесь, — произнес я. Белокрыл молчал.
Около симпатичной пушистой ёлочки я спешился и, памятуя жалобы коня, расседлал его, стараясь запомнить, что к чему крепится. Потом я достал одну из тряпиц и собирался уже протереть Белокрылову спину, но он буркнул:
— Это не моя тряпица, моя самая большая и тёмная. А эта твоя.
Я послушно достал другую. Круп коня был влажный, и я старательно обтер его. Тряпицу повесил сушиться и занялся костром. Белокрыл в это время отошёл пощипать травки. Когда огонь
