(“Священная речка”) — располагалось на Большой Сосьве. Здесь была вотчина шаманов рода Сайнаховых. Территория этой вотчины оканчивалась урманами на Малой Сосьве. Отсюда начиналась вотчина шаманов рода Дунаевых и Анемгуровых, которая заканчивалась на берегах “Святой речки” (“Мулымья”), впадающей в Конду.

Еще до войны из состава образованного в этих местах Кондо-Сосьвинского заповедника на землях Тапсуйской дачи была выделена Тимко-Паульская промыслово-охотничья станция. Директором ее был один из бывших сотрудников Кондо-Сосьвинского заповедника Г. Е. Осипов. Научно-исследовательская работа на территории Тапсуйской дачи не прекращалась и в годы войны. На этой территории велась работа и по изучению соболя. Занимался ею охотовед Ханты-Мансийской окружной заготконторы биолог Владимир Эдвиндович Кун.

Дирекция Березовской райзаготкоиторы прикомандировала меня к его экспедиции. Мы выехали в самые отдаленные урманы на оленях. В промысловой избушке на реке Ворье, где охотничал Василий Иванович Пеликсин, Кун решил организовать свою базу по изучению численности и миграции соболя. Учет соболя велся по довольно простой методике: по следу находили его лежанку где-нибудь под упавшим деревом или старым пнем, фиксировалась семья соболя, и это давало основание к приблизительному подсчету соболей, живших на определенном участке. По грибам, развешанным белками, В. Э. Кун определял движение соболя, который перемещался вслед за белками.

Длинные зимние вечера В. Э. Кун проводил в беседах с Пеликсиным. Это был уже старый человек, хорошо говоривший по-русски, умный и степенный собеседник. При свете огня от чувала за чаем Владимир Эдвиндович и старый охотник — хозяин паула — вели разговор о промысле соболя, лося и медведя, и здесь я впервые услышал о местных бобрах. Часто Пеликсин вспоминал о своем хорошем друге, первом директоре заповедника В. В. Васильеве, об ученых В. Н. Скалоне, В. В. Раевском, З. И. Георгиевской, К. В. Гарновском.

Однажды разговор зашел о Казымской трагедии 1934 года, свидетелем которой был Пеликсин. Василий Иванович был шаманом и, боясь репрессии, на своих оленях бежал на реку Назым. Прожил в юртах Вершина более года и вернулся в родовое стойбище. Все его хозяйство — лодки, весла, сети, охотничьи снасти — было в сохранности. Наслышанный об аресте знакомых шаманов, как “врагов народа”, Василий Иванович к камланиям больше не возвращался, а бубен и колотушку увез к святым местам, спрятал в глухом лесу, где в прежние годы совершались жертвоприношения. Прошло несколько лет. Все арестованные в 1937 году шаманы как в воду канули. Ни один из них не вернулся.

Вспоминая знакомых шаманов, Василий Иванович охотно рассказывал о них Владимиру Эдвиндовичу. О себе старый шаман рассказывал мало. И порой, надолго замолкая, становился отрешенным. Наверное, сам искал разгадку скрытой силы духов, которая связывала шамана при камлании с землей и звездами, с жизнью и смертью, людьми и духами, делали душу и разум способными летать по дорогам Вселенной.

— Василий Иванович, — спрашивал его Кун, — боишься ли ты смерти?

— Оборони Бог, боюсь. Боюсь и не знаю, какой дорогой моя душа полетит, когда мое тело положат в калданку.

— Ты веришь, что душа умершего человека остается жить?

— Да, старики говорили, что душа — она не умирает, она только может уйти в дерево, оленя, лося, медведя, она может по дороге на небо вселиться в другого человека.

— Значит, душа есть у всех?

— Да. Манси верят, что душа есть у всех. Поэтому они берегут деревья, очень сожалеют и даже скрывают, что убивают медведя, а когда убьют, закрывают ему глаза, чтобы он не отомстил охотнику. Душа есть у всех. Это такой порядок.

— Кто же дал такой порядок?

— Наши старики говорили, что такой порядок появился очень давно, и духи предков хранят его. Без такого порядка люди жить не могут.

Трудно было понять моему молодому и незрелому разуму всю сложность этих бесед. И отдельные фразы, записанные когда-то на пожелтевших газетных листах и бланках различных отчетностей, которые сохранились в моем архиве, только спустя много лет стали обретать глубочайший смысл.

Однажды Владимир Эдвиндович снова завел разговор о бессмертии души, желая вызвать на откровенность старого шамана.

— Василий Иванович, когда ты разговариваешь с духами, ты знаешь, что они очень сильные и могут убить тебя?

— Нет. Когда приходят духи, мы “летим” с ними в “верхний" мир, и они нам рассказывают обо всем, о чем мы их просим. То, что мы видим и слышим, мы говорим всем, кто нас слушает.

— Василий Иванович, о чем же ты просишь духов, когда встречаешься с ними?

— Много дел на земле, и людям нужен помощник. Добрые духи помогают рыбаку, охотнику, оленеводу. А худые духи приносят людям, оленям болезни. Прогнать их может только шаман.

— Но ведь не всегда шаман может вылечить человека? — возражал ему охотовед.

— Да, шаманы — они ведь разные. Одни знают и умеют больше, другие меньше. Только духи могут все, а шаман только то, что они скажут.

— Василий Иванович, а когда ты разговариваешь или о чем-нибудь просишь духа, ты его видишь?

— Нет. Дух — не человек, не олень, не собака. Его не видел ни один шаман. Но дух может делать все.

Много лет спустя при чтении работы известного этнографа С. А. Токарева меня поразил его вывод о том, что “первобытный человек, философствующий дикарь, мыслил так же, как и современный человек”. Эта мысль убедила меня в том, что разум человеческий не может обойтись без веры, которая сама творит дух человека.

Можно предполагать, что высшая сила побудила Василия Ивановича взять на себя обязанности шамана и позволила ему превзойти самого себя. И если Василию Ивановичу была недоступна философия, как теория познания, то его практическое творчество дает основание утверждать, что у сибирских шаманов сила практической философии воплощала в себе сущность всей аристотелевой диалектики, “как драмы живой человеческой мысли, стремящейся к объективной истине не путем однозначных логических операций, а всеми путями, доступными человеческому познанию”. Не знал и знать не мог старый шаман теоретического фундамента философии. Но его шаманская практика стихийно включала в себя различные религиозные учения Востока и Запада, которые зарождались и выстраивались в течение тридцати столетий в форме культовой практики, с верой в бессмертие души, в общении с духами. Все это проникало в сознание не через мертвые буквы священных писаний, а через боговдохновенную реальность, некий мистический творческий импульс, заложенный в самой природе.

Любопытство В. Э. Куна не беспокоило старого шамана. Его русский друг не мог познать, каким образом каждый шаман с помощью только ему известных духов, обеспечивал безопасность своего рода, мог отвести нежелательные действия злых духов.

— Не шаман приносит облегчение людям, а духи, — объяснял охотоведу