Известный итальянский писатель, журналист и аристократ Гвидо Пьовене однажды написал: «Если присмотреться, сладость — не самая интимная характеристика тосканской земли, как, например в Умбрии. Даже в самых приятных местах, таких как долины Муджелло и Кьянти, под изящным покровом обнаруживается точность, чистота контуров, голая строгость дизайна: в то время как глаз очарован сладостью первых проявлений, в душу проникает более жесткий урок. Тосканская красота — это красота строгости, совершенства, иногда аскетизма, под видом изящества.».

Эти слова можно отнести даже к тосканскому рынку. Палатки образовывали четкие линии, люди расчерчивали их короткими лучами то вправо, то влево, и даже заторы из кумушек- подружек на самом деле образовывали четкие фигуры- круги, овалы, квадраты.

Было лишь одно место, где Саша забыла о своей обязанности стража Фионы.

Это сырные ряды.

Оранжевые и белые с темными крапинками; с черной корочкой из пепла и шоколадной из кофе; с зелеными и с синими узорами особой плесени на рыхлой мякоти; истекающие молоком и маслом мягкие творожные; твердые, похожие на мрамор, с осколками, словно только что отбитыми молоточком Микеланджело, сыры создавали неповторимый аромат.

Саша готова была отказаться от всех остальных продуктов и всю жизнь жить на простых но умопомрачительных вещах: сыр, горячий хлеб и вино казались ей самым совершенным сочетанием продуктов, придуманным человеком.

Вот и сейчас она зависла у прилавка, вдыхая. глотая слюнки, не в силах остановить свой выбор на одном… двух… трех разных сырах.

Здесь были выставлены десятки сортов сыра, сложенные рядом и друг на друга. Сыр из козьего, овечьего или коровьего молока, со множеством размеров, форм, поверхностей и цветов. Чистое счастье сырного гурмана!

Ароматы сыра смешивались с ароматами свежей клубники, сухих трав и специй, колбасок-саламе и жесткого вяленого шпека…

Итальянский рынок — это музыка. Симфония голосов, ароматов, вкусов, цвета и его оттенков, света и тени.

Пожилая женщина с короткими седыми волосами, в очках и белой шапочке, надвинутой на лоб, протянула Саше кусочек:

— Просто попробуйте, синьора!

И синьора пробовала, и пробовала, и никак не могла сделать выбор, пока Фиона сама не нашла ее и не подколола, что телохранительница променяла свои обязанности на сыр.

Полные сумки продуктов, закупленных Фионой на неделю вперед, тащил Лапо. Как истинный аристократ, он тут же отнял у женщин сумки, хотя разве аристократы их таскают?

Фиона категорически отказалась ехать обедать. Тут сумки разбирать полчаса, а кое-что надо сразу готовить! Нет, ни в коем случае! Саша искренне ее уговаривала, с некоторых пор она стала смущаться, оставаясь наедине с Лапо. Правда, и не оставалась после разговора у фонтана, но все равно смущалась. Заранее.

Но сегодня деваться было некуда.

Когда они уже распрощались, пожилая синьора втянула девушку в дом, показала большой палец и зашептала:

— Не теряйся, хороший мужик! Я-то все думала, ты с графом пара, но ничего у вас, похоже, так и не сладится. Разные вы. Из тех, кто вместе не уживется. А с этим… вы на одной волне.

— Да ладно вам, — отмахнулась Саша. — какая уж тут волна. И вообще- он принц. Чуть не став герцогиней, она усмехнулась про себя, но все дело в том, то Лапо был совсем не Фурио, этот посреди деревни на колено не плюхнется через неделю знакомства.

— Он, может, и принц, но мужик правильный, — снова зашептала Фиона. — A gamba. Крепко на ногах стоит. На земле своей. Contadino!

— Барин-крестьянин, в общем, — рассмеялась Саша, обняла Фиону и пошла обедать с неправильным принцем.

***

До сих пор она видела поместье, в котором расположена винодельня, только со стороны. В день знакомства они пили вино в той части, где проходили дегустации, сегодня она вошла в дом.

Помня, что говорил Лапо про неприспособленные гостевые спальни, она ожидала увидеть обычный старый дом, и, войдя, разинула рот. Боже, какие здесь были фрески на потолке! Это не дом, это музей! Старинные портреты на стенах, гобелены и антикварные ковры… здесь не было роскоши виллы Нерони-Гаэтани, но и росписи на стенах и потолках, и люстры, и мебель — все просто бесценно.

Но в этом доме было кое-что еще — он был живой, сюда не хочется приводить экскурсии, здесь сразу возникало ощущение дома, утраченное в замке Кастельмонте после реконструкции его отельной части.

И словно дома ее повели на кухню, усадили за огромный дубовый стол, сразу появилось вино- легкое, розовое, невесомыми пузырьками, разлетевшееся в бокале.

В распахнутые двери кухни, выходящие на виноградники вплывало дневное тепло.

В этих дверях и появился взъерошенный седой мужчина, держа что-то в ладонях перед собой, не замечая Саши, восторженно возопил:

— Capo! Шеф! — увидел гостью, покраснел, замялся.

— Заходи, Симȯ! — Улыбнулся Лапо. — Не смущайся. Что стряслось?

Мужчина раскрыл ладони. На них лежал черный сморщенный, бугристый шар. — Шеф, на полкило потянет, точно! Я, как нашел, сразу решил, что это вам.

— Ну, подарок я не приму, а вот… давай-ка, Симȯ, присаживайся, время обеда. Сейчас мы твой трюфель и попробуем!

Лапо достал большую кастрюлю, налил воду и поставил на огонь. Вынул из шкафа сверток в пергаментной бумаге, раскрыл. Толстые трубочки домашних тосканских пичи рассыпались по пергаменту в ожидании кипения воды.

Наконец все было готово. Лапо разложил по тарелкам горячую пасту, добавил по внушительному куску сливочного масла, которое тут же растаяло, обволокло длинные пухлые трубочки.

Симо — Симоне, как представился он Саше, вежливо поклонившись и сняв кепку, от чего поверх седых кудряшек засияла лысина — осторожно чистил трюфель тряпочкой под проточной водой. Оттер, выдал боссу с таким видом, словно это был бриллиант. Даже лысина торжественно засияла.

Лапо достал тонкую плоскую терку, натер в каждую тарелку щедрую порцию трюфеля, и с не менее сияющим видом поставил на стол бутылку.

Dies Irae — гласила этикетка.

— Это вино победило во множестве конкурсов, у него несколько золотых медалей. Ничего лучше к этому обеду я не найду.

— А почему такое название — Гнев Господень?

Лапо смутился.

— Ты же знаешь, что обычно говорят о «женитьбе» вина, его «женят» с сыром, или с какими-то закусками. теперь стали говорить, что есть особая связь вина и музыки. Легкие игристые вина требуют рок, тяжелые, насыщенные — например, Баха. Классические требуют классики — ноктюрн Шопена. Я никогда об этом не задумывался, но когда попробовал это вино, в голове зазвучал Моцарт.

Вино оказалось великолепным, трюфели Саша обожала с давних пор, а Симоне после второго бокала разговорился, да так, что не остановишь, куда только делось смущение. Он рассказывал, как учил свою