Шрифт:
Закладка:
Идеология всегда зависит от этики и часто — от эстетики. Нарратор не имеет отношения ни к тому, ни к другому. Он следит за тем, чтобы население было увлечено и вовлечено. Это главная задача власти в постмодернистскую эпоху: модерн старается все поставить под контроль разума, постмодерн, напротив, отвлекает от него. В постмодернизме главное, чтобы человек не скучал. И вот еще одно важное соображение, высказанное Константином Эрнстом и тоже в разговоре с интересным автором этих интересных строк: при модернизме писали словами или красками, при постмодерне пишут толпами. Искусство при модернизме вышло на улицы, а при постмодернизме занялось непосредственно организацией жизни, политики, быта. Виртуальная реальность вытеснила осязаемую. Человек переселился в телевизор. Главные проекты писателей постмодернистской эпохи — создание нарративов для читателей. У Зеленского все получилось с сериалом и захотелось — со страной; думаю, это было не столько властолюбие, сколько нормальное расширение производства.
Иной вопрос, что нация, избирая Зеленского, продемонстрировала прямо-таки провидческое чутье: любой системный политик на его месте трезво оценил бы перспективы, прикинул шансы выжить и воспользовался возможностями, которые предлагал Запад. Можно не сомневаться, что бегство Зеленского не только положило бы конец его политической карьере, но и с огромной долей вероятности подорвало бы веру украинцев в победу. Актера больше всего заботит то, как он выглядит. Бегство выглядело бы плохо.
Больше того: актер — единственный, кто по-настоящему верит в собственные слова. Без этой веры он сыграет неубедительно. Думается, именно такой смысл вкладывает пророк в слова «откроюсь не искавшим меня»: у профессионального актера больше шансов уверовать, чем у богослова. Точно так же шансы актера достичь вершин в любой профессии выше, чем собственно у профессионала. Питер Устинов говорил в интервью все тому же автору этих строк: я плохо знаю русские слова, но так имитирую русскую интонацию, что произвожу впечатление русского аристократа, какую бы чушь я ни порол. Мимика Зеленского, его интонации, его футболка сказали украинцам больше, чем любые его речи. И нация поверила в то, что у нее героический президент, а Европа назвала его «Черчиллем в тишотке».
Это не случай Рейгана (который на момент избрания его президентом тридцать лет не снимался) и тем более не вариант Шварценеггера, который никогда и не претендовал на большое актерское дарование. Это принципиально новый акцент в мировой политике: как все на свете диверсифицируется в последние годы, так и политика все отчетливее разделяется на содержательный и нарративный аспекты. Содержанием занимаются военные (в чьи дела Зеленский не вмешивается) и экономисты (экономической программы у Зеленского фактически не было, о чем ниже). Президентом же становится персонаж, за которым интересно следить, на которого хочется смотреть, который способен подарить избирателю увлекательное повествование. Поэтому двумя главными деятелями в Украине стали главнокомандующий ВС Виталий Залужный и глава президентской администрации Андрей Ермак, а двумя лицами украинской политики — профессиональный актер и шоумен Зеленский и профессиональный пиарщик Арестович (у него много других профессий, но наиболее востребованной оказалась эта; не случайно его именем назвали СПА-салон, где профессионально снимают стресс. Его это ничуть не обидело, напротив, польстило).
Я убежден, что мировая политика пойдет именно по этому пути: президентами будут становиться талантливые артисты или увлекательные рассказчики, а осуществлять политику — управленцы. Нация должна заботиться не о прагматике, не о том, чтобы, по Пушкину, «оспаривать налоги», но о том, чтобы жить было интересно. Зеленский обозначил блестящие перспективы творческой интеллигенции на политическом поприще: именно из этой среды будут рекрутироваться наиболее успешные лидеры XXI века.
XVI. Зеленский как украинец
А теперь ответим на принципиальный вопрос: можно ли назвать Зеленского лидером нации?
Этот вопрос ставил в тупик большинство моих украинских собеседников, и это значит, что он попадает в нерв. Потому что Зеленский — лидер нового типа: не тот, который ведет куда-то нацию, а тот, кто воплощает главные ее черты.
Это не значит, что лидер в значении «ведущий» окончательно стал анахронизмом: нет, и нескоро станет. Но Украина — не та страна, которую можно куда-то вести. Возможно, в каком-то смысле это и минус: ее трудно объединить в мирное время, трудно добиться консенсуса даже по базовым ценностям, и вообще Россия дала ей уникальную возможность сплотиться именно в ненависти: что бы ни уверял новейший учебник истории, Украина никогда антироссийской не была, даже после Майдана 2014 года. Но тотально антироссийской она стала — и именно благодаря Владимиру Путину, который добивается противоположных целей, за что бы ни взялся. Он желал видеть Россию самой влиятельной силой в мире — и превратил ее в страну-изгоя; желал победить Чечню — и подчинил ей Россию; желал видеть Украину тотально зависимой — и сделал настолько независимой от всего российского, какой не мечтал и Бандера, большой, прямо скажем, нелюбитель северного соседа.
Украина, какой мы знаем ее с 1991 года, гордится именно неавторитарностью, майданно-вечевым, сетевым способом управления (коррупция является одной из форм этого народного самоуправления). Зеленский не ведет страну к победе — он соответствует ее стремлению не покориться, служит выражением и символом этого стремления. Особенность короля-нарратора вообще не в том, что он формулирует стратегию и намечает пути. Его главная роль — служить для всего мира воплощением тех качеств страны, которые сегодня востребованы. Вопрос о том, каковы эти черты в случае Зеленского, позволяет ответить на вопрос о том, что такое вообще Украина: Зеленский очень вовремя создал для всего мира образ современного украинца — и ничем пока его не скомпрометировал. А поскольку именно Украина сегодня — духовный лидер славянства, эти черты для мировой истории весьма важны.
Их много, и каждый выделит свои, но я бы предпочел сосредоточиться на пяти.
1. Главным качеством Зеленского Арестович назвал упертость, и эта