– Не вижу, – простодушно пожал плечами Врагов. – И повторяю для непонятливых: твоя война – находить и открывать двери в логово врага. Находить и открывать… Но не ногами или плечом, а головой. То есть подойти к ней, подумать и тихо, спокойно открыть… Но открывать пока нечего!

Лейтенант брал за это вину на себя и опустил голову. Будь на его месте более подготовленный для следственных действий человек, может, и вышли бы уже на след немецкой разведки. Потому тем более лучше отправить его на фронт!

Майор анализировал что-то свое.

– И нету, нету времени. Послезавтра запускается пробный поезд. Если все сложится удачно, следом пойдет эшелон с «катюшами»…

– А как же… – лейтенант оглянулся на дверь, в которую совсем недавно вышли сначала потенциальные, а потом и явные диверсанты.

– Да, а мы не можем гарантировать безопасный проезд, – признал майор. – Пока не можем… – раздумчиво уточнил, принимая какое-то внутреннее решение. – К корреспондентам приклеиться и не отходить ни на шаг. Через два дня, если что, арестовываем всех, кто под рукой или хоть малейшим подозрением. Всех, а потом разберемся…

Глава 13

До стройки еще не дошло распоряжение о досрочном ее завершении, но то, что возведение однопутки само по себе приближалось к концу, уже создавало атмосферу радостного напряжения. Из механики известно, что если затягивать до бесконечности гайки, то в какой-то момент у них просто срывается резьба. Но то неодушевленная механика, а на объекте 217 выкладывались люди, сами готовые лишиться последних сил, но – за сроками сдачи дороги.

Валентина Иванович Прохорова узнала о новой дате пуска одной из первых от начальника стройки. Настояла: при всей важности вспомогательных объектов и формировочной горки надо перебросить все бригады, и ее в том числе, на основную ветку. По крайней мере ее люди могли переместиться на параллельный участок и довести его до рабочего состояния, а работавшую там бригаду бросить на завершающий участок строительства. Идея была не то что своевременная, а крайне необходимая, и решение было тут же подписано в виде приказа по стройке.

Возвращающиеся из-под ареста Полина и Кручиня и застали Наталью как раз на новом участке. Она толкала тачку с щебенкой на насыпь, и Иван Павлович, подбежав, отодвинул ее от рукояток.

– Где девочка, что надорвалась? – поинтересовалась своей заботой Полина.

Наталья настороженно посмотрела на нежданных помощников. Она своими глазами видела, как уводила обоих контрразведка. Значит, оба каким-то образом связаны со смертью Семки, и их появление на свободе… Сбежали? Отпустили? Не виновны? Верить или нет? Ведь ее саму держали во время проверки под арестом несколько дней, и она потом была безмерно благодарна всем, кто не поверил в ее предательство…

– Зоря там, – показала направление к кухне.

Кручиня уже рассыпал щебень между рельсами, укрепляя шпалы. Дождался, когда исчезнет сокамерница.

– Что одна?

– Сегодня работали в две смены. Отправила отдыхать.

– А сама?

– Я три дня у кухни загорала. Вас… отпустили?

– Не сбежал же, – улыбнулся Иван Павлович, стараясь всем своим беззаботным видом снять напряжение.

Наталья, боясь обидеть человека подозрениями и в то же время желая расставить все точки над «i», раз и навсегда прекратить недомолвки, после некоторого сомнения все же спросила:

– Говорят, Семка следил за вами…

Иван Павлович облокотился на тачку, благо она увязла колесом в песке. Кивнул Наталье – присядь. И тебе отдых, и мне удобнее разговаривать. А за вопрос не красней, он справедливый…

– Я видел в лагерях слишком много людей, которые по разным причинам оговаривали невиновных. А потом каялись, отмаливая грех, – начал со слишком дальних подходов Иван Павлович.

– А… при чем здесь Семка? – попросила связать все воедино Наталья.

– А я не давал ему оговорить меня перед лейтенантом, – уже с некоторым вызовом, потому что недоверие у собеседницы не исчезало, проговорил Кручиня. Колесо вильнуло в песке, тачка завалилась набок. Бывший зэк вернул на место и ее, и сумел восстановить внутреннее равновесие, пояснив свое поведение до конца: – Оберегал, чтобы не каялся потом. Потому что я не враг народа. И не шпион. Но он начал следить. И, возможно, сумел выйти на настоящего врага… Жалко парня.

Поднял взгляд, ожидая хоть какой-то реакции Натальи. Той оказалось легче сказать о парне:

– Жалко. И страшно…

– Поэтому будьте сами осторожны. И не оставайтесь одна, – попросил проявить благоразумие Кручиня.

– Себе это тоже скажите.

– А вот мне теперь это как раз и надо. Может, на меня, как на Семку, кто и выйдет. Или я на кого…

Сказал без бахвальства или бравады – как продуманные действия, к которым пришел внутренним убеждением во время ареста. Наталья готова была возразить против безрассудства, но не успела: из-за поворота, который делала в этом месте трасса, послышался стук молота по рельсам. Возможно, в последний раз перед проходом пробного поезда свой участок проверял Михалыч. Встречи именно с ним более всего не желал после контрразведчиков Кручиня, но не бежать же было от обходчика в присутствии дамы.

Слух об аресте белогвардейца прошел, видать, по всей стройке, потому что железнодорожник резко остановился, в недоумении глядя на старого знакомого. Не приближаясь, принялся формировать желтыми от курева пальцами самокрутку. Склеил ее слюной, прищепил край, чтобы не высыпался драгоценный табак. Кручине самому не было нужды вступать в разговор, и получалось, что все ждали, когда Михалыч соизволит сделать первую затяжку.

– Это кто ж тебя отпустил?

Время на самокрутку дало возможность и Кручине справиться с ненужным волнением и усмехнуться:

– Кто отпустил, тот ищет настоящего врага. А может, это ты, Михал Михалыч? – вдруг сделал совсем уж невероятное предположение. Да еще развил тему, подкрепляя фактами: – А что – ходишь себе где ни попадя, стучишь молоточком, а сам…

Цигарка выпала из рук старого железнодорожника. Он машинально проследил за ней взглядом, посмотрел, как рассыпаются искорки от удара по промасленной шпале и ныряют под щебенку.

– Да я… Да ты… – поднял полный ненависти взгляд на белогвардейца.

– Что ты? Что я? – постарался как можно спокойнее поинтересоваться Кручиня, хотя внутри тоже все клокотало.

Михал Михалыч не нашелся что ответить. Просто паровозом попер по «железке», вымещая злость и ненависть в удары по рельсам. Кручиня торопливо освободил ему путь: оставаться на месте – себе дороже. Сумкой старик все же зацепил белогвардейца, и Наталья предположила, глядя на ее выпирающий бок: скорее всего, дедуля опять нес им в бригаду гостинцы. Значит, нынче не получится праздника. Проводила старика взглядом, искренне пожалев о мужской стычке. Поинтересовалась:

– Что это вы никак не поделите?

Кручиня