Зайдя домой, скидываю босоножки и чертыхаюсь, когда ударяюсь мизинцем об этажерку, стоящую в прихожей.

Что за день?!

На одной ноге добираюсь до гостиной и ударяю по выключателю. Комната озаряется ярким светом.

Шокированно зависаю, когда замечаю сначала мужские ноги, обтянутые брючной тканью, затем черную рубашку с расстёгнутыми до середины груди пуговицами и уставляюсь в лицо мужа, которое не выражает ни одной положительной эмоции.

Богдан точно так же, как и я, ответно ощупывает изучающим взглядом мои ноги, облегающее платье, линию шеи. Вздохнув, возвращает его к лицу.

Сжимает стакан с виски в руке, размещенной на подлокотнике кресла, и лениво склоняет голову.

Мои щеки вспыхивают от полыхающего пламени в любимых глазах.

— А сейчас повтори, что ты сказала?

Глава 20. Яна

Довольно быстро прихожу в себя и силюсь не вцепиться в самодовольное лицо. А еще держусь из последних сил, чтобы не запустить в него чем-нибудь тяжелым.

— Что ты здесь делаешь? — озираюсь по сторонам и как можно равнодушнее веду плечами, чтобы скинуть с плеч пиджак.

Я последний месяц места себе не нахожу, а он заявляется как ни в чем не бывало и претензии предъявляет? И кто из нас не в себе?!

— Повтори, что ты сказала, — произносит ровно, отпивая виски.

Пошел в задницу, Соболев!

— Ты вроде на слух никогда не жаловался?! — произношу, чувствуя внутри водоворот из злобы и дикого возбуждения.

Не обращая внимания на испепеляющий взгляд, прохожу к зеркалу, расположенному над дорогой имитацией камина, и поправляю волосы. Макияж, слава богу, не испорчен. Только помада стерлась.

Украдкой посматриваю на Даню. Впитываю в себя хмурый образ до малейшей детали.

Он немного похудел. Выглядит утомлённым и очень-очень озлобленным.

— Не дерзи, — глухой приказ рассекает пространство, и мои нервы детонируют.

— Да пошел ты, — кривлю лицо. Раздражает это его хладнокровие и уверенность в себе. — Вместе со всей своей группой поддержки. Пошли вы все.

В спину летят тысячу острых иголок, которые я отражаю в него же. Да, дорогой. Я обросла такой броней, которую просто так уже не вспороть одним твоим свирепым взглядом.

— И вообще, — резко разворачиваюсь. — Ты нарушаешь мое личное пространство. Мы так не договаривались.

— Мы с тобой пока вообще ни о чем не договаривались, — отмечает. — Я все жду, когда ты утихомиришься и мы спокойно это сделаем. Но ты не оставляешь мне шанса. Нам не оставляешь шанса, понимаешь?

Усмехаюсь и звонко смеюсь. Опять я во всем одна виновата?

Злая, богатая сучка Яна Шацкая вновь что-то делает не так. Это было в прошлой серии и мне не понравилось.

— Молодец, Соболев, — расхваливаю язвительно. — Просто браво!

Хлопаю в ладоши напоказ и складываю руки на груди. Открытое непонимание в светлых глазах меня распаляет.

— Умело манипулируешь фактами. Перевираешь как тебе удобно. А теперь поднимайся и проваливай, — голос дрожит от злости.

Зачем он пришел?!

Думает, я буду перед ним расстилаться? Слишком много унижений за один вечер. Сыта по горло.

Я… люблю его. Он мой первый и единственный мужчина к двадцати восьми годам. Я помню каждый сантиметр его тела. Вдоль и поперек знаю всю его жизнь.

Черт возьми, я и есть его жизнь. Всегда так было!

Но как же при этом трудно его любить…

И как же нелегко будет вычеркнуть из памяти.

Моя обида просто кричит о том, что любовь к собственному мужу слишком дорого мне обходится, при этом совершенно точно я не вижу отдачи. Даже самый ослепительный огонь гаснет, если вовремя не подбросить в него дров. А наш семейный очаг, кажется, шает и догорает.

Богдан отчаянно отклоняет голову на спинку кресла и устало прикрывает глаза.

Это позволяет мне рассмотреть его как следует. Не знаю, возможно это тактический ход, но я как заведенная с жадностью кружу взглядом по каждой части мощного тела. В вырезе рубашки видна знакомая до боли татуировка, широкие плечи напряжены. Закатанные до локтей рукава открывают сильные руки, по которым, что уж таить, я соскучилась.

У меня только два варианта: вцепиться в него или… прогнать.

— Что ты тут разлегся? — выдыхаю возмущенно, проходя к мини-бару.

Ноги противно щиплет оттого, что они наконец-то согреваются после длительной прогулки по осеннему городу, а по спине, под платьем словно на репите носятся мурашки.

Беру стакан и наливаю себе виски грамм пятьдесят. Кинув озлобленный взгляд на Богдана, который мрачно за мной наблюдает, залпом выпиваю. Не привыкла к таким крепким напиткам, да и напряжение предельное.

Жадно хватаю воздух.

Задыхаюсь оттого, как алкоголь обжигает горло, и кашляю. Как он пьёт эту гадость?!

— Где ты была? Что это был за звонок?

Оглушительно ставлю пустой стакан на журнальный стол.

— На день рождения ходила, — ядовито улыбаюсь. — К твоей подруге. Правда, меня забыли предупредить, что я нежеланный гость.

— Почему?

— Потому что мы расстались, Соболев, — яростно развожу руками, привлекая его горящий взгляд к груди. — Ты всю жизнь обвинял меня в том, что я не принимаю твоих друзей, а оказывается, я им тоже на хрен не сдалась. Вот такая вот история.

— Пздц, — качает Богдан головой и проводит по волосам ладонью. — Что произошло?

— Ничего особенного, — машу рукой. — Не вникай. Какая тебе разница, что меня в очередной раз кто-то оскорбил.

— Произошло недоразумение. Уверен, что Котовы извинятся. Я поговорю с Ярославом.

— Не утруждайся. Всё что надо, ты ему уже сказал.

Мысленно закидываю мужа тяжелыми снарядами. Обвиняю негласно.

— Я похож на балабола? — поднимает Богдан брови и усмехается.

Его мрачный сарказм никуда мне не уперся. Пусть оставит его при себе.

— Ты похож на бесчувственную скотину, Соболев, — выпаливаю дерзко.

В воздухе практически отчетливо слышен треск стакана, сжимающийся в его руке. Кажется, уровень лютой ненависти в когда-то наполненной детским смехом гостиной сейчас смоет нас с головой.

Раскидает по разным берегам. Унесет еще дальше друг от друга.

Хотя куда уж дальше, правда?!

— Это моя территория, — произношу, выходя в прихожую. — Я устала и хочу спать. Закрой за собой двери.

— Давай поговорим, — слышу за спиной тяжелые шаги.

Ускоряюсь.

— Ты выгнал меня, когда я хотела поговорить. Сейчас я тебя выгоняю.

— Ты истерила. Никого, кроме себя не слышала, — хватает за руку, когда я добираюсь до лестницы.

Его тепло проникает в кровь и пытается оживить хоть что-то, кроме разочарования.

— Ты выгнал меня из нашей квартиры, — разворачиваюсь и повторяю. Кажется, в голосе отчетливо сквозит боль и ужас.

— Я тогда разозлился. У меня тоже есть предел.