Шрифт:
Закладка:
И на елке загорелись тоненькие разноцветные свечи, а в комнате сразу стало светло, как днем.
Сделав свое дело, Дед Мороз нагнулся над кроваткой, мягко и ласково положил руку на худенькое Мишкино плечико и негромко сказал, по почему-то сказал не своим басистым, хриплым от ходьбы по холоду, а добрым тонким маминым голосом:
— Вижу! Вижу! Не спишь! Притворяешься!
Повинуясь нежной, но убедительной силе этого доброго голоса, Мншка открыл глаза, зажмурился от ударившего в них света, промигался и снова широко, уже насовсем, открыл их.
Увы! Все, что он видел до этого, было только сном. И совсем не Дед Мороз наклонился над кроваткой и положил руку ему на плечо… Это была мама. Не в шапке, не в валенках, не в шубе, без снежной бороды, а в белой кофточке и в своей единственной юбочке с лямочками наклонилась она над ним.
— Вижу! Вижу! Не спишь, притворяешься! — повторила она.
Мишка приподнялся — опечаленный, разочарованный — перевел глаза на перила кровати и подскочил от радости.
На перилах еле удерживались, не в силах перегнуться пополам, два длиннющих великанских чулка, битком набитые подарками.
Нет! Не все было сном! Приходил Дед Мороз, приходил!
Мншка схватил чулки, и-из них посыпались подарки: яблоки, конфеты в пестрых обертках, коробка цветных карандашей — настоящих фаберовских, и свернутая в трубочку сказка с блестящими, ярко раскрашенными картинками — «Про Рю-бе-ца-ля, счетчика реп».
А чулки все еще не опустели.
Но тут мама зажгла спичку и подошла к елке. Огонек перебежал со спички на красную свечку, потом — на желтую, на зеленую, на синюю. Елка засверкала огнями, красиво заблестели разноцветные цепи — кольчико к кольчику, озарились пестрооклеенные спичечные коробочки на нитяных петельках, заискрились пряники, обсыпанные сахарной пудрой, засияли замечательные конфеты «Флора» из лучшей в городе кондитерской Якубовского.
Но и это было еще не все!
В дверь вежливо застучали. Мама укоризненно взглянула на еще не одетого Мишку и сказала, тоже вежливо: «Войдите, пожалуйста!»
Вошел Мелис, самый хороший немец в их квартире, хотя и самый бедный.
Только при нем можно было отпирать и выпускать Колю. Только он делал ребятам вертящиеся бумажные мельницы, прикалываемые к лучинкам длинными-длинными булавками со стеклянными головками.
Такими длинными булавками с флажками всех стран богатые немцы Отто и Беккер отмечали на большой — во всю стену — карте, как идет война. А милый Мелис таскал у них эти булавки ребятам для мельниц.
— Гутен Абенд, Миша! — сказал Мелис, войдя в комнату.
— Гутен Абенд! — ответил ему Мишка, как полагается.
И Мелис протянул ему изумительный рождественский подарок — большой деревянный ящик с разноцветными кубиками.
Мишка в одной рубашке соскочил с кровати и схватил кубики.
— Что надо сказать, сыночек? — весело спросила мама и благодарно посмотрела на Мелиса.
«Спасибо!»— хотел привычно выпалить Мишка, но успел сказать только «Спа..» Он вспомнил, что тут надо совсем другое.
— Данке! Данке! — закричал он, радуясь, что не осрамился, что вспомнил, как по-немецки спасибо.
А потом пришли ребята, и ходили вокруг елки, и пели веселую песенку о том, как в «лесу родилась елочка, в лесу она росла».
И Мишка уснул с кубиками под подушкой и с песенкой про елочку на губах…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
11
⠀⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀
Сквозь застывшее окно
⠀⠀ ⠀⠀
После веселой елки Мишка снова слег. И прошло много-много дней, прежде чем старый добрый доктор Сычугов разрешил ему вставать с постели и ходить по комнате.
За окном уже было белым-бело:
⠀⠀ ⠀⠀
Потихоньку, понемногу
Замела зима дорогу
И обсыпала снежком
Каждый двор и каждый дом.
⠀⠀ ⠀Побелила
⠀⠀ ⠀Трубы, крыши.
⠀⠀ ⠀Пригласила.
⠀⠀ ⠀Встать на лыжи,
Встать на лыжи, на коньки —
Встретить зимние деньки
⠀⠀ ⠀⠀
И стало каждый день так:
Мишка подойдет к застывшему окну, подышит на ледяные цветы и деревья, продышит маленькую дырочку, поглядит сквозь нее на улицу и начинает вздыхать.
За окном ребята носятся на коньках по обледеневшим, укатанным тротуарам.
А Мишке — нельзя. Запрещено. Он еще не поправился.
Когда коньки наскучат, ребята идут в знаменитый овраг — засору. Каждый — на лыжах, лыжи выгнуты дугой: носки и концы вверх, одни серединки на снегу. К носкам лыж привязана веревка. Натянешь ее, чтоб было за что держаться, и мчись с горы, а за тобой — клубы снежной пыли.
Но Мишке и так нельзя. Тоже запрещено.
Вот неторопливо трусит лошадка. Вся она заиндевела на морозе. И ямщику холодно — даже сквозь толстый тулуп пробивается стужа. Ямщик поднял высокий, выше головы, воротник, смотрит вперед, не шевелится, не оглядывается. Он не догадывается, не чувствует, что сзади к нему на сани подсели Сережка и Тоська.
Они подсели и едут, будто они — богачи и у них своя лошадь. А Мишке и этого нельзя. Его вовсе не выпускают на улицу. На его долю досталась одна только проглядинка в застывшем окне. Да и она то и дело снова затягивается льдом.
Из-за всего этого стало Мишке скучно. Он перестал поправляться, стал худеть.
Мама сбилась с ног: зовет одного доктора, приводит другого, ждет третьего. И каждому надо платить, и уже все деньги вытащили из свинки, а толку нет!
Мишке дают порошки, поят каплями и микстурами, колют в руки, чтобы он ел побольше, чтобы стал веселей. А он ест все меньше и меньше, делается все печальней да печальней.
И вдруг все изменилось!
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Мишку увозят из дома
⠀⠀ ⠀⠀
В некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем, против неба — на земле, стояла одна избушка. Жили в ней старик со старушкой. И были у них кошечка-судомоечка, собачка-пустолаечка и коровушка-буренушка.
Вот в эту избушку и попал Мишка. А случилось это так.
Серым скучным утром мама разбудила его:
— Вставай, сыночек! Вставай, бедолажка! Раз-два — оденься! Три — четыре — поешь! Пять-шесть — поедешь в гости! Вот как!
Мишке все равно… Встал, оделся, немного поклевал…
В это время дверь отворяется, и в комнатку, не постучавшись, входит старушка. Вошла, сняла шаль, посмотрела на Мишку, улыбнулась, и в комнатке почему-то стало
