Когда поезд подъехал к вокзалу, мое сердце забилось быстрее.

Я бросил взгляд на «Колесо чувств», и мои подозрения подтвердились: я испытывал тревожность.

Еще раз ох!

Тревожность – это отстой.

Тревожники почти такие же плохие, как и нытики!

Я не хотел быть тревожником!

Поэтому я попытался думать как человек и заверил себя в том, что тревожиться не о чем.

Ведь мистер III либо «неизбежно», либо «гарантированно» опоздает на поезд!

Я все еще убеждал себя в этом, когда дверь открылась и он вошел в купе.

Еще до того, как поезд «Развалины империи» покинул вокзал Принстона, я узнал несколько единиц информации о мистере Уильяме Дж. Хартмане III:

/Несмотря на то что он жил в необразованном Принстоне, он любил, чтобы его называли «профессор».

/Он ехал в Нидлз, штат Калифорния, чтобы продавать там сельскохозяйственную технику.

/Он видел все фильмы про роботов-убийц и твердо верил, что каждого робота нужно превентивно сжечь.

/Его главное достижение в жизни заключалось в том, что однажды он поймал беглого робота и сдал его в Бюро роботехники.

Я извинился перед ним, перелез через образцы сельскохозяйственной техники и отправился в обзорный вагон. Когда я пришел туда, моя тревожность так усилилась, что я не мог даже сосредоточиться на золотых правилах Р.П. Мак-Уильяма.

С этим Профессором нужно быть очень осторожным! Я сделал глубокий вдох и напомнил себе, что все либо неизбежно, либо гарантированно будет хорошо.

Гипотеза о том, что позитивное мышление приводит к положительным результатам, противоречит всем известным законам физики. Тем не менее нечто хорошее произошло почти немедленно.

Угадаете, что именно?

Ни за что не угадаете!

Когда я пошел ужинать в вагон-буфет, меня посадили с тремя пожилыми женщинами.

И все они были глухие!

Как пробки!

Или как любой другой неодушевленный объект, не обладающий системой восприятия звуков!

Когда я сел за столик, мы улыбнулись друг другу, преувеличенно изобразили радость по поводу доставки пищи, а затем начали есть в полном молчании, которое нарушал только галдеж Профессора и его сотрапезников. По окончании ужина мы помахали друг другу на прощание, и я покинул вагон-буфет еще до того, как Профессор заказал десерт.

Когда он вернулся в купе, я сделал вид, что сплю. Утром я вышел из режима ожидания и отправился в обзорный вагон еще до того, как Профессор проснулся.

Позитивное мышление – это супер!

* * *

В серых лучах зари мы ехали по огромным и плоским равнинам Канзаса. Смотреть было не на что, если не считать редких шрамов на земле в тех местах, где когда-то проходили шоссе. Сложно поверить, что когда-то Канзас называли американской «корзиной для хлеба»!

Конечно, это было в те времена, когда люди все еще любили хлеб, то есть до того, как решили, что у них аллергия на глютен.

В то время выражение «корзина для хлеба» считалось большим комплиментом!

В то время – в отличие от наших дней – корзину для хлеба не отождествляли с голубым контейнером для обеда.

Кстати, у людей такая же аллергия на глютен, как у Анжелы – на рыжих кошек.

Но я отвлекся.

Канзас был пустым холстом.

Я даже почувствовал ностальгию по застроенному заводами ландшафту «Ржавого пояса»!

Но не забывайте: ностальгия – предатель, ей нельзя доверять.

Пока солнце вставало над пустой хлебной корзиной Америки, мы наконец проехали мимо чего-то интересного: останков разбившегося пассажирского самолета! Я никогда еще не видел их в реальной жизни, ведь самолеты, которые упали на Детройт и даже на Ипсиланти, уже давно убрали. Но никто не потрудился очистить от их обломков бывшую житницу Америки.

Знаете, как сегодня прозвали бы Канзас люди, которые в достаточной степени любят его?

Американская корзина для самолетов!

Корзина для самолетов!

Я не могу!

В пантеоне человеческой глупости пассажирские самолеты были в небе тем же, чем автомобили – на земле.

Когда произошла Великая катастрофа, в воздухе находилось полтора миллиона людей.

Через несколько минут в небе не осталось ни одного.

Это очень много самолетов.

Это очень много людей.

И много катастроф в день Великой катастрофы.

Эхо крушений разносилось по всей американской корзине для хлеба.

Которая вскоре станет американской корзиной для самолетов.

Но в основном…

Столько людей.

Столько пассажирских самолетов.

И все они куда-то летели.

Думали, что это важно.

А затем они перестали лететь.

И все перестало иметь значение.

Как и то, чем занимались динозавры, когда пришел их черед.

Я посмотрел на «Колесо чувств».

Это было «созерцание».

САЛОН ОБЗОРНОГО ВАГОНА, ЕДУЩЕГО ПО КАНЗАСУ, ДЕНЬ

Джаред смотрит в окно, а тем временем над РАЗБИВШИМСЯ САМОЛЕТОМ встает солнце.

В вагон входит Профессор. Он замечает Джареда и направляется прямо к нему.

Джаред вжимается в кресло, пытаясь спрятаться, но слишком поздно.

ПРОФЕССОР

Доброе утро, сосед!

ДЖАРЕД

Доброе утро, мистер III, э-э, то есть Профессор.

ПРОФЕССОР

Про тебя ходят слухи!

ДЖАРЕД!

Что? Какие слухи про меня ходят?

ПРОФЕССОР

Что ты едешь в Вегас!

ДЖАРЕД

Это вам Ванда сказала?

ПРОФЕССОР

Кто такая Ванда?

ДЖАРЕД

Она продает билеты в Чикаго. У нее неправильный прикус. Возможно, вы ее не знаете.

ПРОФЕССОР

Нет, об этом мне сказала не Ванда, а три глухих старушки, с которыми я завтракал. Господи, они обалденные!

ДЖАРЕД

Ну да, я еду в Вегас.

ПРОФЕССОР

Отлично! Угадай, кто еще туда едет?

ДЖАРЕД

Три глухих старушки?

ПРОФЕССОР

Ваш покорный слуга! Профессор собственной персоной! Ну что, вечером окропим Лас-Вегас красненьким?