— Когда же я стану мужчиной?

— Долго тебе ждать, сыночек мой, поры зрелости. Всего лишь три года тебе исполнилось, настал только первый день твоей жизни на светлой земле. Ты еще не в силах поднять меч, сесть на коня.

— Разве не бывает мужчины без меча и коня?

— Не бывает, — твердо сказала Сатаней.

— Откуда же у мужчины конь?

— Кони пасутся на пастбище. У одних людей их много, у других поменьше. У истинного богатыря один конь, да многих стоит.

— Значит, могу я пойти на пастбище и выбрать себе одного из коней моего отца?

— А как выберешь? Ведь твой отец еще не знает о тебе, того гляди, подумает, что вор забрался к нему на пастбище. Да и не каждый конь годится для того, чтобы всадник, сидя на нем, одолевал могущественных врагов. Нужен такой конь, чтобы он был другом всадника, его помощником в битве, его сотоварищем в пути, его сопечальником в горе, чтобы он разумел человеческую речь.

— Скажи мне, мать, есть ли в этом прекрасном мире для меня такой конь?

— Станешь мужчиной, тогда и узнаешь.

Сосруко вздохнул и сказал:

— Поведала ты мне, матушка, все, что надо было мне знать о коне. А что ты мне поведаешь о мече?

— Мечи изготовляет Девет Златоликий, первый нартский кузнец. Ему знакомы язык огня, речь камня, слово железа, разговор воды. Это он закалил тебя, чтобы твое тело стало булатным.

— О мать, прошу тебя, отведи меня в кузню Девета, хочу посмотреть, как куются мечи для мужчин!

Могла ли мать, так долго ждавшая ребенка, отказать ему в первой детской просьбе? Повела Сатаней своего мальчика в кузню Девета. Первый нартский кузнец, как всегда, ковал оружие для воинов, серпы для земледельцев. Сатаней низко поклонилась Девету и сказала:

— Да продлятся твои годы, нарт-кузнец! Вот мой сын, Рожденный из камня. Он хочет посмотреть, как ты куешь мечи.

— Будь благословенна твоя кузня, — сказал мальчик. — О Девет Златоликий, дождусь ли я того часа, когда ты выкуешь меч для меня? Ты сделал булатным мое тело, сделай же отважной мою душу, дай мне меч!

Девет пытливо посмотрел на мальчика своими покрасневшими от кузнечного пламени глазами и ответил:

— Ты должен стать воином Добра и Правды, Любви и Свободы. Нужны такому воину хорошие чувяки, и не трудно их стачать. Необходимы такому воину бешмет и черкеска, и не трудно их сшить. Потребны такому воину бурка и папаха, и не трудно их изготовить. И меч для воина сковать — не велик труд. Но нельзя сделать отважной душу человека: тот, кто рождается истинным человеком, рождается отважным, ибо человечность — это и есть отвага. Не тот храбрец, кто убил многих противников на поле боя, а тот храбр, кто возвысил звание человека. Но не уверен я, что пришла пора твоя держать в руках меч. Хотя и выглядишь ты двенадцатилетним, но всего три года прошло с тех пор, как я выдолбил тебя из камня и закалил тебя, пылающего, в воде. Чтобы я узнал, есть ли в тебе сила, попробуй, мальчик, вытащить из земли мою наковальню.

Наковальня Девета была вбита так глубоко, что люди говорили, будто она опирается на седьмое дно земли, и это была сущая правда. Только тот именовался нартом, только того допускали богатыри на свой сход, на Хасу, кто мог хотя бы немного пошевельнуть наковальню Девета.

Сосруко детскими своими руками обхватил наковальню, дернул, но даже не пошевельнул ее. Снова дернул — и во второй раз не сумел пошевельнуть. И в третий раз не сумел. Девет сокрушенно произнес:

— Ты еще дитя, Сосруко, рано тебе думать о мече. Вернись в свое убежище да грызи камень.

Стыд и боль стеснили сердце мальчика. Ни слова не сказал он матери на обратном пути. И боль была в сердце Сатаней, потому что даже малая боль ребенка есть великая боль матери.

Всю ночь Сосруко не спал. Когда запели первые петухи, булатный мальчик осторожно выбрался из подземелья. Показалось ему, что Солнце ласково смотрит на него, — так смотрит дедушка на внука. Сын Сатаней побежал к жилищу Девета. Он пробрался в кузню до прихода хозяина, обхватил огромную наковальню, дернул — и вытащил ее, вырвал из седьмого дна земли. Проснулась, значит, в трехлетнем Сосруко его богатырская сила! Мальчик бросил наковальню у входа в кузню, а сам спрятался за старым тополем: хотел он узнать, что скажет кузнец, когда увидит свою наковальню у входа в кузню.

Утром, как всегда, пришел Девет, чтобы работать кузнечную свою работу, да не мог войти в кузню: у входа лежала наковальня. Пыль седьмого дна земли виднелась на ее основании. Девет подумал:

«Необыкновенный силач-богатырь появился на земле! Еще не знала земля такой великой мощи! Может быть, и душа у этого богатыря такова, что ей ненавистны Зло и Ложь, Вражда и Неволя? Пусть же начало жизни его станет концом всего дурного на земле!»

Когда первый нартский кузнец так подумал, приблизились к его кузне трое нартов, трое братьев.

Старший повел речь:

— Да будешь ты вечно с огнем, Девет! У нас, у троих братьев, большой спор, и мы нуждаемся в твоей мудрости. Мы косим сено на высокогорных лугах. И вот примечаем, что младший всегда нас опережает. Станет он с нами в ряд, махнет два-три раза, глядь — ушел далеко вперед. Поставим его позади, а он махнет пять-шесть раз косой, глядь — нагнал! Обозлились мы: младший оказался ловчее старших! Однажды воткнули мы косы косовицами в землю и сели обедать. Вдруг видим — коса младшего упала острием книзу и пошла сама косить.

— Так вот в чем причина, — сказал Девет. — Сила и ловкость, значит, не в младшем брате.

— Да, сила и ловкость не во мне, — подтвердил младший. — Коса мне досталась особенная. Мы и решили сделать из нее меч. Только заспорили мы: кому достанется меч? Он должен принадлежать мне, не правда ли, Девет?

Кузнец молча взял в руки чудесную косу. Он узнал ее: он сам некогда сработал ее для бога плодородия, когда у того сломалась его старая коса, а бог ремесел не сумел сделать для него хорошую косу, и тогда владыка плодородия, по совету Тха, попросил Девета сделать такую косу, чтобы косила