час, что он получал урок от матери, был самым счастливым для него, полным фантазии и удовольствия. Но за исключением религии, в остальном часто возникали трения и конфликты, ибо для того были все причины — то они спорили о земле — вертится ли она вокруг своей оси в пространстве, или покоится на голове быка. Когда она видела, что мальчик упрямо настаивает на своём, то отступала, притворяясь, что сдаётся, а сама пробиралась незаметно в комнату Фахми и спрашивала его о том, правдива ли история про быка, несущего на себе землю, и там ли она ещё? Юноша видел, что нужно сжалиться над ней и ответить ей ласково, с любовью, и говорил, что земля поднята благодаря милости и мудрости Великого Аллаха. Тогда женщина возвращалась, убеждённая таким ответом, радовавшим её, хотя и не стирала в своём воображении того гигантского быка.

Камалю не мешали заниматься посиделки матери и сестёр, несмотря на его гордость своими знаниями или желанием устроить с ними интеллектуальный спор. Он и правда любил всем сердцем быть рядом с ними и не расставался даже тогда, когда учил уроки. Камаль находил ни с чем несравнимое удовольствие от того, что видел их — ведь это его мать, которую он любил больше всего в этом мире, — и не представлял себе жизни без неё даже на миг, и Хадиджа, которая играла в его жизни роль второй матери, несмотря на свой острый язычок и колкости. И ещё была Аиша, которая хоть и не горела желанием служить кому-либо, кроме тех, кого она действительно очень любила, — а его она любила, как и он её, настолько, что даже не мог выпить и глотка воды из кувшина, если до этого её губы не коснулись того кувшина.

Их посиделка продолжалась так же как и всегда по вечерам, пока не пошёл девятый час, и обе девушки не встали и не пожелали спокойной ночи матери, а затем отправились к себе в спальню. Тогда мальчик стал быстрее учить свои уроки, пока не закончил и, взяв учебник по религии, пристроился сбоку от матери на противоположном диване и начал заговорщицким тоном:

— Мы сегодня слушали толкование одной великой суры, которая тебе очень понравится.

Женщина выпрямилась и с почтением сказала:

— Всякое слово нашего Господа является великим…

Его обрадовало то, что она заинтересовалась, и он испытал ликование и гордость, приходящие к нему, только когда он учил свой последний урок за день. В этом занятии по религии он находил больше всего поводов для счастья, ведь как минимум в течении получаса он разыгрывал роль учителя и старался как мог восстановить в памяти образ своего учителя, его жесты, и подражать его превосходству и силе. За эти последние полчаса он наслаждался теми воспоминаниями и мифами, что рассказывала ему мать, которая сейчас принадлежала только ему одному, и больше никому.

Камаль поглядел в учебник, затем произнёс:

— Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного. Скажи: «Мне было открыто, что несколько джиннов послушали чтение Корана и сказали: „Во-истину, мы слышали удивительный Коран. Он наставляет на прямой путь, и мы уверовали в него и не будем приобщать сотоварищей к нашему Господу…“», и так до конца всей суры.

В глазах матери мелькнуло что-то вроде сомнения и недоумения, так как она всегда предостерегала его не упоминать джиннов и злых духов, чтобы держаться подальше от зла некоторых из них и запугать их, а других не поминать из страха и чрезмерной осторожности. Она просто не знала, как вести себя, пока он произносил одно из двух опасных слов, встречавшихся в благородной суре. Она не понимала, как же отделить это от заучивания суры наизусть, когда он по привычке призовёт её повторять вслед за ним. Мальчик по лицу её прочёл это удивление, и его охватила коварная радость. Он стал повторять это опасное слово, намеренно делая на нём ударение, замечая при этом её смятение в ожидании, что она вот-вот выскажет свои опасения открыто и оправдывающимся тоном. Однако мать, несмотря на сильное смущение, хранила молчание. Он же продолжать толковать ей суру, как слышал на уроке, пока не сказал:

— Вот видишь, и среди джиннов есть такие, кто слушал Коран и уверовал в него, и возможно, те, что живут в нашем доме, это джинны-мусульмане, а иначе бы они не пощадили нас.

Женщина сказала с долей нетерпения:

— А может, среди них…, может быть, среди них есть и другие, и нам лучше не упоминать их!

— Нет ничего страшного в упоминании — так сказал наш учитель.

Она пристально порицающе посмотрела на него и сказала:

— Ваш учитель ничего не знает!

— А если это имя — часть благородного айата Корана?

Она почувствовала, что в вопросе его кроется какая-то уловка, однако сочла, что нужно высказаться:

— Во всех словах нашего Господа благодать.

Это убедило Камаля, и он продолжил толкование дальше:

— Наш шейх также говорит, что тела их из огня!

Тут её тревога достигла предела, и она сказала:

— Да простит меня Аллах, — и повторила несколько раз «Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного».

Камаль же сказал:

— Я спросил шейха, войдут ли те из них, что являются мусульманами, в рай, и он ответил что да, тогда я ещё раз спросил его, как они войдут туда, если созданы из огня, и он резко ответил мне, что Аллах способен на всё.

Он с интересом уставился на неё и спросил:

— А если мы встретимся с ними в раю, не сгорим от их огня?!

Она улыбнулась и уверенно ответила ему:

— Там нет страданий и страха.

Мальчик мечтательно поглядел на неё, и вдруг, изменив ход разговора, внезапно спросил:

— А в последней жизни мы увидим Аллаха собственными глазами?

С той же уверенностью мать ответила:

— Это несомненная истина.

В его мечтательном взоре промелькнуло возбуждение, похожее на свет в предрассветной тьме, и