– Совершенно верно. Вы уже знакомы с этой легендой? – поинтересовался пожилой экскурсовод, поправляя очки в тонкой оправе.

– Нет. Просто слышала, – еще тише ответила я, борясь с дурнотой.

– Так вот, говорят, что в закрытой части тоннелей по сей день находят растерзанные тела, которые невозможно идентифицировать, и даже мертвых животных.

Вот теперь мне стало по-настоящему плохо. Голова закружилась, а в горле встал ком, проглотить который мне никак не удавалось. Господи, да после такого свидания, если я останусь в живых, я их обоих выгоню к чертовой бабушке. Ладно Сергей – я к нему в принципе не питаю ничего, кроме глухого раздражения, но Артем… Он-то как согласился на это безумие?

– А можно узнать, кто придумал это свидание? – поинтересовалась я, глотнув воды с лимоном и мятой. Вот когда я по-настоящему оценила ее вкус!

– Я, – с гордостью ответил Артем, оборачиваясь. – Нравится?

– Очень, – выдавила я, но даже сама услышала, как жалко прозвучал мой голос.

Шли мы безумно долго. Картина время от времени менялась. Кое-где с потолка капала вода и имелись лужи. Чем дальше мы шли, тем холоднее мне было. Если бы я страдала клаустрофобией, я бы загнулась, наверное, на первом же повороте, но пока кое-как держала себя в руках, не давая истерике выбраться наружу. Самое главное, что здесь был свет – освещался буквально каждый метр. Без него я навряд ли бы согласилась так долго идти.

Были здесь и памятники, и исторические экспонаты, но восторгаться не хотелось. На это не имелось ни сил, ни желания. Единственное, чего я по-настоящему хотела, так это поскорее выбраться отсюда и увидеть свет. Романтичным Париж после этой прогулки для меня совершенно точно быть перестанет. Экспонаты можно было потрогать, но я стояла в сторонке и ждала, пока оператор все отснимет, а мужчины закончат восторгаться над непонятными штуками. Лучше бы реально в музей пошли. Там хотя бы выйти можно в любую секунду.

Некоторые участки пути были помечены – имелись названия улиц, которые располагались над тоннелями. На самом деле было страшно осознавать, что эти лабиринты расположены чуть ли не под всем Парижем. Любая часть может обрушиться, и тогда погибнут люди.

– Итак, мы приблизились к самой страшной части катакомб, – вещал экскурсовод. – Надпись на дощечке над входом гласит: «Остановись, здесь царство мертвых». Впечатлительным лучше остаться снаружи.

И только я хотела сказать, что я очень впечатлительная и очень хочу остаться снаружи, как Артем беззастенчиво взял меня за руку и потянул прямо внутрь своеобразной пещеры. Плохо мне стало в тот же миг. Во-первых, в нос ударил запах. Я не могла его идентифицировать, но он мне однозначно не нравился. В груди все сжалось, а желудок, наоборот, сделал кульбит, припомнив мне и завтрак, и сэндвичи. Было настолько жутко, что меня пробрала самая настоящая дрожь. Волосы встали дыбом, а по спине прошелся холодок, который будто сосульками повис на позвоночнике.

Здесь были кости. Безумное количество костей и черепов. Сюда со всего Парижа переместили старые захоронения, но лично для меня это было дико. Люди должны покоиться под землей, найти там свой дом, свой покой, свое последнее пристанище, а здесь… Все эти кости были выставлены на всеобщее обозрение и сложены как стена. Около двух метров в глубину и выше моей головы. Здесь даже черепа детей были, и лично для меня это место несло только негатив, желание взорваться в истерике, накинуться на тех, кто все это придумал, с кулаками. Это не музейные экспонаты, это некрасиво и бестактно, это жутко и неправильно, в конце-то концов!

– Здесь размещены останки более шести миллионов парижан, – как ни в чем не бывало рассказывал экскурсовод. – Сюда частенько приходят с детьми, но выдерживает это зрелище не каждый. Кого-то выворачивает, а кто-то спокойно фотографируется на фоне костей. Все эти останки попали сюда еще в восемнадцатом веке, когда остро встал вопрос с переполненными кладбищами. Людей буквально негде было хоронить. Дошло до того, что одна из стен, отделявших кладбище от городской улицы, под натиском останков не выдержала и рухнула, а останки, тела и нечистоты заполнили подвалы домов. После этого инцидента хоронить в Париже было запрещено, кладбища закрыли, а останки перевезли в катакомбы, заранее продезинфицировав и обработав их. Все эти стены выкладывали в ручную и, как вы можете заметить, даже пытались проявить креатив, сделав подобие узоров из черепов.

– Только у этих людей, которые некогда были живыми, никто не спросил разрешения сделать из их останков это непотребство, выставленное на всеобщее обозрение. Представляете, если бы ваши кости положили сюда, а из вашего черепа сделали бы узор? А какой-нибудь турист пришел бы и проковырял в вашем черепе дырку. Вам бы это понравилось? – взъелась я на экскурсовода.

– Как я уже и говорил, не все морально выдерживают нахождение здесь.

В голову лезли тревожные мысли. Если бы это была одна стена, возможно, эффект не был бы настолько сильным, но мы ходили по коридорам, и каждый из них был выложен человеческими останками. Запах убивал все рецепторы, холод сковывал движения, а свет ослеплял. Зачем на это смотреть? На что здесь смотреть? На людей, чей покой нарушили? Так просто нельзя. Даже мертвых нужно уважать.

– Я хочу выйти отсюда, – обратилась я к пожилому мужчине, прерывая его рассказ.

– Вика, подожди, еще немного осталось, – вмешался Артем, с удовольствием разглядывающий каждую стену.

И тут свет исчез. Лампы мигнули еще раз, вынуждая меня захлебнуться всепоглощающим страхом. Еще раз, и мы остались в кромешной темноте. Тишина обескураживала. Где-то капала вода, а я слышала свое прерывистое дыхание. Никто не говорил, да и я потеряла дар речи. Только шарила руками в воздухе, пока не натолкнулась на что-то мягкое и… Будто кошачья шерсть.

– Артем? – шепотом произнесла я. Свет мигнул, и в эту самую секунду, пока темнота вновь не обрушилась на меня, я увидела перед собой оскалившуюся волчью пасть.

Честное слово, я действовала на голых инстинктах. Ударив рукой туда, где, по моему личному мнению, был живот, я резко схватила нечто за голову и со всего размаха припечатала ее о свое колено, чтобы вдарить локтем и по спине этого страшилища. Стон, рык, и вот свет включили. Вокруг, как и прежде, стояла съемочная группа, шокированные Артем и Сергей, экскурсовод, а у моих ног лежал паренек, из чьего носа хлестала кровь. Он-то и стонал, облаченный в костюм волка. Да только зубастая голова лежала в нескольких шагах от него.

– Я хочу сейчас же выйти отсюда!

По узкому длинному коридору я шла в компании с одним оператором. Здесь было мокро и сыро, а еще до безумия холодно. Меня никто не пытался догнать, не пытался остановить. Слезы сами собой потекли по щекам. Гнев и ярость клокотали в груди. Я зло утирала соленые капли ледяными ладонями, а оператор то и дело скакал вокруг меня.

– Да хватит снимать! – психанула я, резко отталкивая камеру. – Ни разу не видел, как женщины плачут от бессилия?

И это было не только самое ужасное свидание в моей жизни. Это был самый ужасный день, который, увы, еще не закончился. Меня ждало второе свидание, которое перенести на завтра не представлялось возможным. Наверное, сейчас я ненавидела всех. Сергея, Артема, экскурсовода и съемочную группу. Даже себя ненавидела за то, что согласилась на этот бред. Господи, как это больно – разочаровываться в людях.