— Ты же тянулся за коммунистами и потому имел лучшие паровозы. А нам давали худшие.

Принцевский усмехнулся, подумав про себя: «Ну и дурак», а вслух проговорил:

— Ладно, коль так. Пошли.

С неделю таскали пустые вагоны по широкой колее, а другую колею немцы перешивали на свой лад. Потом их послали на Семеновский разъезд, где стояли девять пульманов с ячменем. Приказали подогнать под них «кукушку». Проводник-немец объяснил, что груз нужно доставить на городскую станцию.

— Вася, мы же погибнем,— прошептал Михаил Лукьянович.— Здесь большой уклон. Пульмана ручным тормозом не удержишь.

— Я сейчас скажу немцу,— ответил Ковалев.

Проводник по-русски не понимал, стал кричать и залепил Ковалеву оплеуху.

— Ты чего, стерва, дерешься? — выругался машинист,— Я не могу везти.

Неизвестно, чем бы закончилась перебранка, но крик привлек трех офицеров. Один из них спросил по-русски:

— Что тут происходит?

Ковалев объяснил. Офицер залез в паровозную будку, осмотрел ее. Спустился к проводнику и что-то сказал ему. Паровоз отцепили от вагонов. Всю дорогу в завод, Принцевский бросал короткие взгляды на Ковалева и еле сдерживал улыбку. «Дождался милости от новой власти,— думал он.— Тебе коммунисты не угодили. А эти угодят так, что мать родную забудешь».

Дома, уставший и расстроенный, Михаил Лукьянович сел обедать. Поднес ложку ко рту и чуть не выронил ее. Из спальни вышел улыбающийся Петр Федотович Батула.

— Вижу, что не ожидал,— сказал он.— Здорово, зятек.

— Здорово,— протянул Принцевский, все еще не веря, что перед ним родной брат его жены.— Неужели оттуда?

— Угадал,— ответил Батула. Подошел к двери спальни, прикрыл ее поплотнее, проверил дверь в столовую. Сел напротив зятя и тихо спросил: — Примешь?

— Неужели у своих не пришелся ко двору? А тут коммуниста, как родного, приветят и пулю в затылок пустят. Лучше бы ты ко мне в дом пришел с винтовкой да красноармейцев привел.

— Будет и это, Михаил. Обязательно будет.

— Так чего же ты не с ними?

— Послали к таким, как ты. Объединить и поднять на борьбу.

— А где же ты их возьмешь, уважаемый Петр Федотович? — спросил Принцевский и, хитро прищурясь, добавил: — На лбу не написано, кто чей.

— Давай сразу условимся: Петра Батулы не существует. Есть Иван Гаврилович Шевченко. Запомни: Иван... А свою работу я начну с тебя. Ты должен немедленно уйти с паровоза. Найдем что-нибудь другое.

— А как же ты?

— Не на голое место пришел. Ты здесь. Еще кого-нибудь найду. Помнишь, на станции жила моя родственница Софья Цурканова?

— Она вроде тут.

Цурканова со слов своих племянников — машинистов Григория и Николая Брущенко — знала, кто из железнодорожников не эвакуировался. О них и об обстановке на станции она рассказала Батуле при встрече.

В тот же день Софья Яковлевна пошла к Доронцовым. Появление в их доме бывшей учительницы его детей не удивило Антона Ивановича. Но когда она заговорила о подпольной борьбе и спросила, что собирается делать он, Доронцов, насторожился. Не провокация ли со стороны Цуркановой? Софья Яковлевна сразу увидела перемену в его лице.

— Ты боишься меня, Антон? — спросила она.— Напрасно. Я пришла сказать, что партия прислала к нам Человека. Он — коммунист, учитель, мой двоюродный брат. Просил меня связать его с коммунистами станции, чтобы провести совещание. Можно у тебя?

Учительница говорила торопливо, возбужденно, а у Доронцова теплело на душе. Не забыли о них.

К утру выпал обильный снег. Батула взял у Принцевского санки и направился в сторону вокзала. На углу улицы увидел Цурканову и ее коллегу по школе и coседку Босянову. Он свернул к переезду. Женщины пошли следом, обогнали его, удаляясь в глубь застанционного поселка.

К их приходу в доме Доронцова уже был Качанов.

— Я прислан в тыл Сталинским обкомом партии для организации подпольной группы,— заговорил Батула ровным голосом.— Ее задача: узнавать, где расположены склады, горючее, войска. Прислушиваться к разговорам немцев, расквартированных у горожан,— куда уезжают, откуда приезжают. Сведения будем переправлять через фронт. Он недалеко — возле Дебальцево... Далее, машинисты должны выводить из строя паровозы, организовывать аварии. Товарищам Доронцову и Качанову искать и привлекать к работе надежных людей среди железнодорожников. А тебе, Тина,— он повернулся к Валентине Александровне Босяновой,— развозить листовки, находить помощников.

На обратном пути Софья Яковлевна сказала Босяновой, что Батуле нужна квартира для ночлега.

— Пусть приходит в мою летнюю кухню,— предложила учительница.— Там две комнатки, можно топить, ее запирать не буду.

После совещания Батула пошел к Принцевскому. Ввалился на кухню в своей стеганой фуфайке заснеженный, разгоряченный.

Александра Федотовна поставила перед братом тарелку с двумя картофелинами, положила кусочек хлеба.

— Не обессудь, Петя,— сказала она.

Принцевский с любопытством смотрел на Батулу, удивляясь, с каким завидным аппетитом тот уплетает сухую картошку.

— Ты словно полсотни фрицев уложил. Вон как глаза горят,— проговорил он.

— Еще не убил, но прицелился,— ответил Батула. - А что нового у тебя?

— Расчет получил, будь он неладен.

— Получил — и хорошо. Чего же ты сердишься?

— Брехать пришлось. Мол, жинка и дочка пошли на менку и заболели. Теперь паспорт при мне.

— Ну что ж, руки у тебя золотые,— отозвался Петр Федотович.— Принимайся за какое-нибудь ремесло. Немцы частную инициативу поощряют. А место здесь подходящее.

— Откуда тебе известно, что подходящее? В самом пекле сидим. Сосед за старосту на Смолянке.

— На службу к немцам идут трусы. Вот по своим поступкам они судят и о других... Оккупанты партизан вешают? Вешают. Значит, партизаны должны бояться оккупантов, подальше от них прятаться. А мы сделаем наоборот. Кастрюлю починить может принести любая хозяйка. Попробуй, узнай, кто она — партизанка или нет.

— Отчаянный ты человек, Петро,— сказал Принцевский со вздохом.

— Опять?

— Что — опять?