Упоминание дачи свидетельских показаний в Конгрессе за столом зачастую зеленого цвета было неприятным. Что такое собирался поведать мне этот человек, заставившее его выразить радость, что я буду рядом, когда конгресс начнет поджаривать его после прихода нового президента? И какого лешего он говорит такое второе по рангу должностному лицу Министерства юстиции Соединенных Штатов? У меня хватило времени лишь на то, чтобы задать себе эти вопросы, так как генерал Хайден прямиком приступил к своему брифингу. Его способ смешения народных афоризмов с жаргоном АНБ одновременно был забавным и убедительным. Проблема, как быстро я понял, заключалась в том, что его брифинги являлись потоком по-настоящему здорово звучащего материала, терявшего всякий смысл, как только брифинг был окончен, и вы пытались собрать воедино только что услышанное.

После ухода Хайдена мои коллеги по Министерству юстиции Джек Голдсмит и Патрик Филбин заметно выдохнули. Затем они объяснили мне, каким образом на самом деле работала эта программа слежки, и почему по большей части она была абсолютно провальной, как с точки зрения закона, так и с точки зрения практики. Они утверждали, что АНБ делает вещи, не имевшие правовой основы, потому что они не соответствовали принятому поколение назад Конгрессом закону, регулировавшему электронную слежку внутри Соединенных Штатов. Президент нарушал тот статут, одобряя слежку. К тому же, АНБ делала другие вещи, которых не было даже в президентских указах, так что совсем никто не одобрял их. Это не было провалом генерала Хайдена. Он не был юристом или технологом, и, как и генеральный прокурор Эшкрофт — которому было запрещено обсуждать программу даже со своими сотрудниками — Хайден был строго ограничен в том, с кем он мог консультироваться по этой программе. Программа была принята в качестве краткосрочного ответа на чрезвычайное положение, потому что даже Эддингтон знал, что это была чрезмерная трактовка президентской власти, так что президентские указы принимались на короткие периоды времени, обычно около шести недель. Данный президентский указ истекал 11 марта. Голдсмит сказал Белому дому, что не может поддержать его очередное одобрение.

Учитывая то, что я знал, я должен был убедиться, что у моего босса есть все факты. Много раз за прошедшие два с лишним года Эшкрофт одобрял «Звездный ветер», и он должен был знать, что это была ошибка, которая не могла больше продолжаться. В четверг 4 марта 2004 года я наедине встретился с генеральным прокурором Эшкрофтом, чтобы детально рассказать о связанных с этой программой проблемах, и почему мы не можем одобрить очередное продление. Мы отобедали вместе за маленьким столиком в его кабинете. Я принес с собой купленный в магазине завернутый в бумагу сэндвич. (Это то ли была индейка, то ли тунец. Я так занят был в те дни, что дал деньги своей помощнице Линде Лонг вместе с поручением постоянно чередовать эти два сэндвича). У генерального прокурора была более прихотливая сервировка от его повара, что было замечательно, так как мне понадобились солонка, перечница и столовое серебро для изображения частей программы. Я показал ему, в поддержку каких частей мы могли бы привести разумные доводы, а каких просто не могли, и они должны быть прекращены или изменены. Эшкрофт внимательно слушал. В конце обеда он сказал, что этот анализ показался ему логичным, и нам следует изменить программу, чтобы та соответствовала закону. Я сказал ему, что мы держим Белый дом в курсе, и теперь я выйду и все сделаю, опираясь на его полномочия.

После нашего обеда Эшкрофт направился в офис генерального прокурора Соединенных Штатов по ту сторону Потомака в Александрии, чтобы провести пресс-конференцию. Но у него не получилось. Он упал, и был поспешно доставлен в Университетскую клинику Джорджа Вашингтона в округе Колумбия с острым панкреатитом, чрезвычайно болезненным состоянием, которое даже может привести к смерти. В это время я направлялся коммерческим рейсом в Финикс на правительственное совещание. Я узнал о состоянии генерального прокурора, едва сойдя с самолета. Мой руководитель аппарата, Чак Розенберг, позвонил сказать мне, что поскольку Эшкрофт недееспособен, то я теперь исполняю обязанности генерального прокурора, и должен вернуться в Вашингтон. Они направляли правительственный самолет, чтобы забрать меня.

Вернувшись в Вашингтон, я в пятницу встретился с Голдсмитом и Филбином. Они озвучили Белому дому позицию Министерства юстиции. Датой продления было 11 марта, через неделю, и мы не собирались поддерживать продление программы в текущем ее виде. Голдсмита в выходные вызвали на встречу с Гонсалесом и Эддингтоном, но не было достигнуто никакого прогресса. Гонсалес, как обычно, был добрым. Эддингтон, как обычно, был злым. Никто из них не смог объяснить Голдсмиту, в чем мы ошибались. Голдсмит также проинформировал их, что я принял обязанности генерального прокурора.

Во вторник 9 марта меня вызвали на совещание в офис руководителя аппарата Белого дома Эндрю Карда. Кард был приятным человеком, обычно тихо сидевшим на совещаниях, на которых я присутствовал. Он видел свою роль в том, чтобы обеспечить работу процесса поддержки президента. Он не был советником, по крайней мере, не на моей памяти. Со мной были Голдсмит и Филбин. Председательствовал вице-президент. Он сидел во главе стола переговоров. Мне предложили сесть сразу слева от него. За столом также были генерал Хайден, Кард, Гонсалес, директор ФБР Боб Мюллер и высокопоставленные сотрудники ЦРУ. Кресла Голдсмита и Филбина оказались в дальнем конце, слева от меня. Дэвид Эддингтон стоял, прислонившись к подоконнику позади стола.

Первая часть встречи совещания собой презентацию персонала АНБ, которые при помощи диаграмм демонстрировали мне, насколько ценной была эта программа слежки в связи с продолжающимся заговором Аль-Каиды в Соединенном Королевстве. Собранная разведывательная информация позволила составить схему связей между членами террористической ячейки. Это было важным делом. Конечно же, я достаточно знал эту тему, чтобы серьезно сомневаться, нужна ли была эта программа АНБ, чтобы обнаружить те связи, учитывая другие правовые инструменты, которыми мы обладали. Тем не менее, я ничего не сказал. Наша озабоченность касалась не полезности этой программы. Это было другим решать; нашей работой было убедиться, что эта программа имела приемлемую правовую основу.

После того как аналитики скатали свои диаграммы и покинули комнату, слово взял вице-президент. Мы с ним сидели достаточно близко, чтобы касаться друг друга коленями, а Эддингтон находился вне поля зрения позади Чейни. Вице-президент тяжело посмотрел на меня и сказал, что как ясно я могу видеть, эта программа