Я в самом начале заверил Фитцджеральда, что скорее всего это назначение продлится пять-шесть месяцев. Требовалось проделать кое-какую работу, но это будет проще пареной репы. На протяжении следующих четырех лет под яростными нападками республиканцев и правых СМИ, словно маниакальных капитанов Ахабов, он много раз напоминал мне об этом, расследуя проигрышное с самого начала дело. Фитцджеральд поступил в точности, как я ожидал, когда взялся за него. Он провел расследование, чтобы просто понять, кто из правительства разговаривал с прессой о сотруднице ЦРУ, и о чем они думали в тот момент. После тщательного изучения, он остановился на том, что не удивило меня в отношении Армитиджа и Роува. Но часть, касавшаяся Либби — по общему признанию, основное слабое звено, когда я передал ему это дело — оказалась сложнее.

Либби не только солгал о своем взаимодействии с Тимом Рассертом, заявив, что от того услышал имя агента под прикрытием, но восемь чиновников администрации Буша дали показания, что обсуждали с Либби имя агента под прикрытием. Вскрылись новые факты, свидетельствовавшие о том, что Либби активно обсуждал с репортерами эту сотрудницу ЦРУ, по просьбе вице-президента, чтобы «задвинуть» истории, критиковавшие обоснование администрацией вторжения в Ирак. Почему Либби — адвокат, окончивший юридический факультет Колумбийского университета — солгал, не совсем понятно. Может, не захотел признаться, что утечка началась в офисе вице-президента, что вызвало бы политические проблемы, либо не захотел признаться разгневанному президенту Бушу, что был среди источников утечки.

У Фитцджеральда ушло три года судебного разбирательства на то, чтобы добраться до точки, где Либби было предъявлено обвинение, он предстал перед судом и был признан виновным в даче ложных показаний во время федерального расследования, лжесвидетельствовании и препятствовании правосудию. Сторонники республиканцев завывали, что он преследовал Либби, так как прокуроры не смогли доказать основное преступление — преднамеренную утечку имени агента под прикрытием с осознанием незаконности этих действий. Конечно, это были те самые республиканцы, которые страстно верили, что ложь президента Билла Клинтона под присягой по поводу романа со стажером просто обязана была быть расследована, так как препятствование правосудию и лжесвидетельствование наносят удар в самое сердце нашей системы. В то же самое время демократы, которые шестью годами ранее нападали на дело против Билла Клинтона, как на глупую ложь о сексе, в случае с Либби обнаружили, что серьезно озабочены преступлениями, связанными с препятствованием правосудию — когда препятствовавшие оказались республиканцами.

В предстоящие месяцы я обнаружу, что желания изменить правила и сделать удобные исключения из законов, когда те мешают повестке дня президента, очень заманчивы. И это было искушение, подпитывавшееся актуальностью вопросов и природой людей вокруг президента, людей, не заглядывавших далеко вперед, и не понимавших важности для страны делать все правильно, как бы это ни было неудобно. Это станут болезненные, утомительные уроки важности институциональной преданности над целесообразностью и политикой. И дополнительная подготовка к будущему, которое я еще не мог предвидеть.

Глава 6

На путях

Было 7 часов вечера 10 марта 2004 года. Еще один долгий тяжелый день в качестве исполняющего обязанности генерального прокурора Соединенных Штатов, пост, который я временно занял от имени заболевшего Джона Эшкрофта, поставившего меня в центр отвратительной борьбы с Белым домом Буша. И она должна была стать еще отвратительнее.

Моя служба безопасности везла меня в бронированном черном “Субурбан”, направляясь на запад по Конститьюшн-авеню мимо музеев, по работе Монумента Вашингтона и Южной лужайки Белого дома. Старшие правительственные должностные лица обеспечиваются охраной на основе оценки угроз. Когда я был окружным прокурором Соединенных Штатов на Манхэттене, у меня ее не было, но после 11 сентября заместителя генерального прокурора перевозили в бронированном “Субурбан” в сопровождении вооруженных заместителей федерального маршала.

К концу долгого дня я устал, и готовился отправиться домой. Затем зазвонил мой мобильник. На линии был Дэвид Айрес, руководитель аппарата генерального прокурора Джона Эшкрофта. Айрес был одним из тех редких людей, которые, кажется, лишь становятся спокойнее посреди бури. И в переносном смысле этого слова разразился ураган, так что его голос был холоден, как камень. Айрес только что закончил телефонный разговор с Джанет Эшкрофт, дежурившей у постели своего мужа в Университетской клинике Джорджа Вашингтона. Генерального прокурора Эшкрофта госпитализировали с острым панкреатитом, столь сильным, что тот обездвижил его от боли в отделении интенсивной терапии.

Несколько минут назад, сообщил Айрес, оператор Белого дома попытался переключить звонок президента Буша на больного генерального прокурора. Я знал, что все это означает. Как и Айрес. Как и сообразительная Джанет Эшкрофт, которая, как и ее муж, являлась умным и опытным адвокатом.

Джанет Эшкрофт не приняла звонок. Она сказала, что ее муж слишком болен, чтобы беседовать с президентом. Настойчивый президент Буш тогда сказал ей, что направляет в больницу своего советника Альберто Гонсалеса и руководителя своего аппарата Эндрю Карда, чтобы обсудить с ее мужем жизненно важный вопрос, касавшийся национальной безопасности. Она тотчас предупредила Айреса, который позвонил мне.

Закончив разговор, я необычайно резким голосом сказал водителю Службы маршалов Соединенных Штатов: «Эд, мне немедленно нужно в клинику Джорджа Вашингтона». Настойчивость в моем голосе — все что ему было нужно, чтобы включить мигалки и начать вести бронированную машину так, словно ее забросили на трассу NASCAR[7]. С этого момента я участвовал в гонке — в буквальном смысле этого слова, гонке с двумя самыми высокопоставленными должностными лицами президента, в один из самых бурных, самых невероятных моментов за всю свою карьеру.

* * *

Работа заместителя генерального прокурора, особенно в годы сразу после 11 сентября, была невероятно напряженной. Чем напряженнее была эта работа, тем настойчивее я всегда старался помочь своей команде получать радость от нашей работы. Смех является внешним проявлением радости, так что я полагал, что если делаю все правильно, и помогаю людям обрести смысл и удовольствие от их работы, то на рабочем месте будет звучать смех. Смех также является хорошим показателем, что люди не воспринимают себя слишком серьезно.

Когда я был заместителем генерального прокурора, то как часть того поиска радости и удовольствия, иногда организовывал нечто вроде туризма для персонала. К примеру, если я направлялся на большое совещание в Белом доме, то стремился взять одного из своих сотрудников, которые там еще не бывали. Обычно для них это было веселым развлечением. Однажды все чуть не пошло ужасно не так.

Одной из главных инициатив президента Буша был поиск не противоречащих