– Катсуки-тян!

Кат подняла голову и увидела широкую улыбку сестры и ее приветливые распростертые объятия, и прыгнула в них без колебаний.

– Онэ-сан, ты пришла!

Натсуки крепко обняла сестру и принялась гладить ее по спине. Она делала так с тех пор, как Кат себя помнила.

– Конечно. Каждой ведьме после суда нужны крепкие обнимашки, – сказала ее сестра, разомкнув объятия. – Кибиби уже сдала?

Кат покачала головой.

– Скоро ее очередь.

Натсуки кивнула и указала на улицу Огненных деревьев, где под красивыми красными цветущими сводами стояли каменные скамейки.

– Можем подождать ее там. Оттуда увидим, как она выйдет, – Кат кивнула. – А пока можешь рассказать, как все прошло.

Они сидели на второй скамейке, за которой росло огромное яркое дерево. Его густо растущие листья и цветы отбрасывали тень на девушек. Натсуки не была одета в форму «Холли Мун», на ней была мантия Ямато. Из широкого рукава она достала небольшой сверток, повязанный розовым платком. Натсуки раскрыла сверток, внутри было довольно много ночных печений. Кат радостно воскликнула и схватила сразу две. Печеньки были круглые и светлые, но их окунали в черную кунжутную пасту и посыпали семечками сверху, так что выглядели они как маленькая звездная ночь.

– Спасибо, онэ-сан.

– Как все прошло? – повторила она, поднося печенье ко рту.

Кат рассказала ей о суде между укусами, и хотя это было некультурно, Натсуки ничего не сказала.

– Тебе сегодня нужно работать? – поинтересовалась Кат.

Сестра покачала головой.

– Нет, хотела провести время с тобой.

Кат довольно улыбнулась, положив обе руки на колени, подбирая свою юбочку. Натсуки накрыла их своей ладонью.

– Катсуки, я хочу поговорить о Лиге.

– Я хочу, чтобы ты вернулась домой, – сказала Кат.

Натсуки закрыла глаза, как будто жало пронзило ее грудь.

– Катсуки, ты знаешь, что это невозможно.

Кат глубоко вздохнула. Кибиби часто говорила, что ей кажется невероятным, что Кат никогда не злится, что нет ничего – банального или важного – что заставило бы ее кровь кипеть от ярости. Она всегда отвечала, что разозлится только из-за чего-то действительно серьезного. Тогда Кибиби спрашивала, что бы имело такое большое значение. Кат пожимала плечами, потому что еще не сталкивалась ни с чем подобным.

Это была ложь, конечно.

Было нечто очень серьезное. Проблема огромная, необъятная, исполинских размеров: отец запретил произносить имя ее любимой сестры, а мать отвернулась от воспоминаний.

Натсуки нежно взяла Кат за подбородок и легонько повернула ее голову. Кат встретилась с глазами, такими же, как и ее собственные, но более серьезными. Эти глаза уже многое повидали.

– Катсуки-тян, ты поэтому пошла участвовать в Лиге? Думаешь, если ты выиграешь, то родители изменят свое мнение обо мне?

Кат снова почувствовала, как внутри нее закипает гнев. Это было похоже на экзотермическое заклинание Огня, горящего пламенем, готового испепелить все на своем пути.

– Ты допустила ошибку в своей Лиге, – процедила она сквозь зубы, чтобы сдержать эмоции, – вот и все. Ты дошла до финала, все время вела себя благородно, такого наказания ты не заслужила. Ты не заслуживаешь… чтобы твое имя не произносили, – последние слова Кат прошептала. Несмотря на жар, разливающийся по телу, она не могла сказать этого громче.

Натсуки аккуратно провела пальцами по щекам сестры, и Кат поняла, что плачет. Глаза Натсуки блестели, но пролить слезы она не смела.

– Ямато смотрел, Катсуки…

Сестра говорила с надрывом. Кат закусила губу.

– Ямато должен был быть с тобой, – ответила она.

Натсуки покачала головой, а затем улыбнулась.

– Наше королевство такое, какое оно есть. Ничего нельзя сделать.

Кат отпустила юбку и крепко сжала руки сестры.

– Когда я стану королевой, то смогу кое-что сделать.

Натсуки открыла было рот, но ее прервало ворчание. Сестры посмотрели вперед и столкнулись взглядом с Кибиби. Фураха кисло ухмыльнулась и затрясла головой с такой силой, что кудри забили по ее лицу, хотя ее это, похоже, не волновало.

– Сложная интеграция, это была катастрофа, – вздохнула она, садясь рядом с Кат. Кибиби посмотрела на колени Натсуки. – Можно мне печенье?

Натсуки рукой указала на угощение, и Кибиби, как хищная птица, схватила столько печенья, сколько могла, и закинула их в рот.

Кат нахмурилась.

– Ты не любишь сладкое.

Кибиби озадаченно посмотрела на подругу с полным ртом печенья, что делало ее похожей на грызуна, и пожала плечами.

Дверь в комнату Хионы, как обычно, была приоткрыта. И хотя Лилит входила и выходила оттуда, когда хотела, на этот раз, когда она переступила порог, угрызения совести неприятно отозвались в животе.

Большое окно тоже было открыто, отчего фиолетовый шелк штор шел рябью, как речная вода. Лилит прошла в угол комнаты, где стоял роскошный туалетный столик Хионы. Рама зеркала была сделана из чистого золота, на ней были выгравированы изображения древних македонских колдунов. Стол был из черного дерева с изящными золотыми деталями, у каждого ящика была вырезанная из золота ручка в форме свернувшейся змеи. Лилит без колебаний открыла третий ящик, и там, поверх зеленой шали, лежал большой кожаный блокнот Хионы.

Ее подруга начала коллекционировать блокноты еще до того, как научилась писать, потому что другая Хиона, великая царица древности – Вечная – всегда носила с собой блокнот. Иначе и быть не могло. За многие годы Лилит видела десятки записных книжек и сотни страниц, исписанных пером Хионы, как будто каждый росчерк чернил был шагом, приближающим ее к легендарной королеве.

Она осторожно взяла его и положила на стол. Это был главный блокнот. Днем Хиона носила с собой небольшой блокнот размером не больше ладони, чтобы делать записи, и каждую ночь, в дождь или снег, она переносила свои заметки из маленьких записных книжек в главный блокнот.

Лилит открыла его.

– Если Хиона узнает, что ты копаешься в ее блокноте без разрешения, она выпустит на тебя Аментет, – сказал Сет, стоя позади Лилит.

Повернувшись, она увидела своего друга, удобно сидевшего в кресле около двери.

– Любой скажет, что твой дар – скрытность.

Сет улыбнулся.

– Что ты собираешься там найти, Лилит? У Хионы нет от нас секретов…

Последнее предложение прозвучало с оттенком укора, но Лилит предпочла закрыть на это глаза.

Она осторожно перелистнула первые несколько страниц блокнота и наткнулась на нарисованный от руки портрет их троих, когда они были детьми. В частности, в тот день, когда Сету – самому младшему из троих – исполнилось девять и он получил свою последнюю бусину жизни. На рисунке все трое держали руки поднятыми вверх, а их браслеты, сияющие магией, были направлены к небу.

– Помнишь? – спросила она, не отрываясь от рисунка.

Лилит тут же почувствовала тепло Сета позади себя и то, как он глядел через ее плечо.

– Как я могу забыть… Той ночью мы сбежали из дома родителей Хионы и пошли бродить по трущобам столицы.

Узел в ее животе затянулся еще сильнее,