Бенедикт — мальчик из состоятельной семьи, и он приехал в Рим из области Нурсия, чтобы посвятить себя изучению литературы.

Но «вечный город» выглядит уже скорей как пропасть погибели, где можно легко себя погубить, и он понимает, что прежде всего должен «искать самого себя», реализуя тот идеал «жизни наедине с собой», который является изначальным условием спасения в то время, когда создается впечатление, будто рушится все вокруг.

Так он бежит из Рима: этот опустошенный мир, упивающийся последними наслаждениями, ему кажется пустыней; поэтому он предпочитает настоящую пустыню, в соответствии с самыми древними и чистыми монашескими традициями.

Он бежит, soli Deo placere desiderans (лат.: «желая угодить только Богу»), на деле положив начало одному из тех великолепных правил, учителем которых он сделается.

И, размышляя об изучении литературного наследия, оставленного Бенедиктом, святой Папа создает еще одно изречение с чудесным античным колоритом: «Он удалился, зная, что ничего не знает, и премудро невежественен» (лат.: scienter nescius et sapienter indoctus) (Д.Н., пролог).

Три года Бенедикт жил в одном селении в семидесяти километрах от Рима, в обществе ухаживающей за ним няни и поселившись в церкви; уже там он положил начало своей деятельности чудотворца, дабы избавить от некоторых домашних неприятностей ту, что ухаживала за ним с такой любовью.

Но нелегко жить в одиночестве, когда совершаешь чудеса, и Бенедикт опять бежал, — на этот раз совсем один, — укрывшись в недоступной пещере в Субиако.

Там он прожил три года, пользуясь помощью одного местного монаха, который периодически приносил ему хлеб.

Бог распорядился так, что это одиночество должно было прекратиться три года спустя: в день Пасхи Он подсказал одному соседнему священнику, готовившему себе праздничную трапезу, пойти и разделить ее с отшельником, живущим на горе.

Затем пастухи начали обмениваться с ним пищей: они приносили ему от своего стада необходимое из продуктов, а молодой отшельник взамен предлагал им пищу своей проповеди.

Начиналась общественная миссия Бенедикта, но прежде он должен был пройти испытание искушением и окончательно очиститься.

В соответствии с древними канонами «искушений в пустыне», отшельника охватило жгучее воспоминание о прекрасной девушке, которую он видел во время своего недолгого пребывания в Риме, и этого было достаточно, чтобы воспламенить его сердце, разум и плоть.

Бенедикт потушил этот огонь, воспламенив другой, более материальный и мучительный: он бросился нагим в заросли колючего кустарника и крапивы, так что тело и в самом деле загорелось: «Снаружи он горел от боли, но внутри угас огонь греха», — комментирует мудрый Папа.

Много веков спустя, в иные времена Франциск Ассизский по той же самой причине решит погрузиться в холодный снег.

Оба, однако же, проявили немалую мудрость, ибо поняли, что невозможно избавиться от пыла чувственности, полагаясь лишь на духовные устремления.

Как бы там ни было, но победа была окончательной. В повествовании она преследует ясно выраженную цель: убедить нас в том, что Бенедикт не сделался учителем других христиан прежде, чем сам он научился полному самообладанию.

Прошло немного времени, и монахи из Виковаро (что между Субиако и Тиволи) пришли просить его, чтобы он сделался их настоятелем. Бенедикт согласился после долгих возражений, но монахи тотчас же об этом пожалели — как только поняли, что он требовал полного соблюдения устава.

Они стали искать легкого средства, чтобы избавиться от него, и решили отравить за обедом вино в его кубке.

Но они забыли, что правила предписывали благословлять кубок с вином перед тем, как пить его, и таким образом, когда Бенедикт осенил его крестным знамением, кубок, естественно, раскололся, ибо «смертельное питье не выдержало знамения жизни».

Возможно, чудо испугало монахов, но Бенедикт пришел к выводу, что для него лучше было их оставить, так как он не хотел «истощать свои силы» в попытке исправить «тех, кто не хотел исправиться».

С той поры монахи и желавшие ими стать приходили к нему, но приходили лишь те, кто действительно желал духовного наставления.

Одним словом, учеников было так много, что Бенедикт, почти этого не заметив, сделался основателем двенадцати монастырей, рассеявшихся по той области: в каждом жили по двенадцать монахов.

Совершенно и благоразумно это библейское число (двенадцать на двенадцать), забегая вперед, представляет собой «эскиз» гармоничной бенедиктинской архитектуры. Это были монастыри, куда, согласно обычаю, сохранившемуся надолго, принимали и детей — сыновей знати — на воспитание.

Так начинается прекрасная история-легенда (в смысле истории без хроники, но которая все же может послужить примером) отношений между Бенедиктом, «маленьким святым Плацидом» и «юным святым Мавром» — учениками, которых он оберегал, воспитывал, любил и растил как истинных своих сыновей и наследников.

Тот, кто рассказал о его жизни, донес до нас некоторые не только чудесные, но и символичные эпизоды этой первой «бенедиктинской истории» (еще не было основано Кассино, и настоящая история Бенедикта-основателя еще не определилась).

Прежде всего, это рассказ о монахе, которому не удается быть монахом, то есть ему не удается «жить наедине с самим собой»: в момент молитвы и безмолвия он впадает в искушение и праздно слоняется.

За будничностью эпизода скрывается и заявляет о себе крупный спор, который вот-вот должен был возникнуть между бенедиктинским монашеством, полностью основанным на постоянстве места жительства (стабильности) его членов, и монашеством, существовавшим прежде и отягощенным весьма распространенным недостатком: нестабильностью и материальным и духовным vagatio (лат.: блужданием) монахов.

Только Бенедикт смог увидеть, что рассеянного и праздношатающегося монаха в действительности увлекал прочь «маленький черный демоненок», и аббат исцелил его «хорошим ударом палкой», коль скоро не было другого способа победить «сердечную слепоту». Удар получил монах, но ощутил его «демоненок»-искуситель, который после этого навсегда бежал вон.

Затем следует история о трех монастырях, построенных среди слишком отвесных скал, где поблизости не было воды, что вызывало жалобы монахов. Эти библейские жалобы подобны жалобам избранного народа в пустыне, и Бенедикт, как новый Моисей, дал им воду, пробившуюся ключом из скалы. Однако прежде чем совершить чудо, он отослал монахов «с ласковыми словами утешения», а затем провел ночь в молитве среди тех засушливых скал, а помогал ему в молитве маленький Плацид, который был очень послушным монахом.

Еще один эпизод рассказывает о «простоватом готе», попросившем, чтобы его приняли в монастырь. Бенедикт послал его рубить кусты ежевики на берегу озера, и варвар размахивал серпом до тех пор, пока лезвие не соскочило с деревянной ручки и не утонуло в воде. За карикатурным эпизодом скрывается проблема сосуществования в монастырях между цивилизованными, умелыми латинянами и грубыми, неловкими варварами. «Простоватый гот» сознался