многому должен был научиться («Я погружен в туман невежества!» — часто говорил он со смирением), он начал с того, что избрал своим «отцом и учителем в вере», а также в качестве своего личного наставника старого и мудрого священника по имени Симплициан.

Здесь неплохо будет забежать вперед: когда после двадцати трех лет епископского служения Амвросий будет находиться при смерти, он, услышав, как у его постели поговаривают о том, чтобы избрать именно Симплициана в качестве его преемника, прошепчет: «Да, он старый, но зато добрый». Так и произойдет.

Но вернемся к началу епископства Амвросия: первым делом он отдал миланской Церкви, которая была довольно бедной, все свое состояние, в том числе и имения, принадлежавшие его семье на Сицилии и в Африке.

Так он пожелал незамедлительно преподать следующий урок: что Церкви служат не грабя ее, — а многие арианские епископы именно этим давали повод к соблазну — а отдавая ей всю собственную энергию и все собственные средства.

Затем он стал жить в чисто монашеском воздержании — он решил, что в будни ему достаточно лишь одного приема пищи, вечером — и прилагать все свои силы к изучению церковной доктрины, знания которой ему не хватало.

«Когда я оказался оторван от судов и от магистратуры, — говорил он своим священникам, — я должен был начать учить еще прежде, чем у меня было время научиться». Поэтому он знал, что ему придется «учиться и учить» одновременно, и делал это со всей честностью, к которой был привычен.

Все свободное время он посвящал быстрому чтению про себя (а тогда почти все обычно читали, произнося слова вслух), и за этим занятием его увидит Августин, когда прибудет в Милан около 384 года, спустя десятилетие после тех событий, о которых мы рассказали.

Вот его свидетельство:

«Не раз (так как вход никому не был запрещен, и не было принято объявлять ему о приходе посетителей) я видел его читающим в моем присутствии именно так, безмолвно и никак иначе. Поэтому, после того, как мы подолгу оставались там, сидя в молчании, — кто посмел бы побеспокоить человека, столь напряженно сосредоточенного? — мы уходили, полагая, что в то краткое время, которое было у него в распоряжении для восстановления умственных сил, он как бы отдыхал от суеты всех прочих своих обязанностей и, наверное не хотел, чтобы его отвлекали…» (Исповеди, 6,3,3).

Обязанности епископа тогда были изматывающими: от него зависела ежедневная литургическая молитва; обучение тех, кто готовился к крещению; забота о кающихся и о монахинях; помощь вдовам, сиротам и бедным; он должен был защищать людей от всякого рода притеснений, в том числе и от слишком высоких налогов. Даже для того, чтобы добиться справедливости, христиане предпочитали представлять свои дела на суд епископа, и это порой отнимало целые дни.

Но как только у него была возможность, Амвросий посвящал себя изучению Священного Писания, и говорил, что ему казалось, будто бы он «погружался в море»; он вновь и вновь обдумывал эти божественные слова, как бы пережевывая их, ибо, как он говорил, ему хотелось, чтобы их суть проникла «до глубины его души».

Знание греческого языка позволило ему познакомиться с лучшими христианскими писателями того времени: Оригеном, Василием Кесарийским, Дидимом Слепцом, Афанасием Александрийским.

А ночью он писал.

Уже в первые годы ему удалось сочинить некоторые догматические трактаты «О вере», чтобы разъяснить императору истинно католическое учение. Позже он сочинит трактаты «О святом Духе» и «О таинстве воплощения Господня».

Эти произведения не были оригинальными в том смысле, что Амвросий повторял то, чему он сам научился из своего чтения; но эксперты нашего времени утверждают, что он обладал необыкновенной способностью схватывать суть проблем, усваивать их решение и затем превосходить своих учителей «в поиске четких формулировок», в которых истинная вера выражалась и сохранялась совершенным образом.

Но он был особенно гениален в своей манере комментировать Писание. Всегда восторгаясь Словом Божьим, он говорил, что оно — пища: простое молоко и убедительный мед для укрепления слабых, питательный хлеб и пьянящее вино — для сильных.

В комментарии он вкладывал все свои знания, в том числе и светские, «так что его произведение [о "Семи днях Сотворения мира"] сделалось настоящей и, можно сказать, лучшей "Естественной Историей" его времени».

Он особенно любил преподавать христианское учение в форме размышлений о персонажах Ветхого Завета.

Например, он рассказывал историю бедного Навуфея, которого царь Ахав велел убить, так как хотел забрать себе его виноградник; и этот пример служил ему для рассмотрения самых серьезных проблем социальной справедливости. «Не один только бедняк Навуфей был убит: каждый день какой-нибудь Навуфей терпит притеснение, каждый день убивают бедняка… Чего вы хотите достичь, о, богатые? Природа, которая рождает всех бедными, не знает богатых… Природа, которая не признает различий, когда мы рождаемся, не признает их и когда мы умираем… О богатые, вы — рабы, и ваше рабство плачевно, ибо вы рабы заблуждения, рабы жадности, рабы алчности, которая никогда не будет удовлетворена… Не говорите: "Я дам завтра". Бог не выносит, когда ты говоришь “Я дам завтра!” Ты [богач] не даешь бедному твое, — ты даешь ему то, что ему принадлежит… Ты лишь возвращаешь должное…» (Набот, 1,2 и ниже).

И если он говорил это дающим милостыню, то можно себе представить, что он говорил многочисленным барышникам и ростовщикам того времени.

Он пояснял, что богатства, «покрытые пылью, когда их копят, начинают сиять, когда их используют для помощи бедным» (там же, 12,50–52).

В проповеди Амвросий умел очаровывать. Августин, который прибыл в Милан в качестве профессора риторики, ходил слушать его, когда еще интересовался не столь идеями епископа, сколь его ораторской славой, и он признается: «Сладостность его речи завораживала меня…» (Исп. 5,13,23).

Кончилось тем, что этот молодой африканский адвокат — умнейший и терзавшийся своим поиском — не смог более провести различия между прелестью формы и красотой содержания, и путь обращения начал открываться перед ним.

Особую заботу в жизни и в сочинениях Амвросий проявлял по отношению к девам, посвятившим себя Христу, так как в них он видел прославление самой глубинной сути христианской веры.

Амвросий является одним из немногих Отцов Церкви, которые считают, что женщина лучше мужчины, и он доказывает это, поясняя, что мужчина был сотворен из бесформенной глины, тогда как женщина взята от мужчины, то есть от хорошо сформированного создания. И даже проблему первородного греха Амвросий, в отличие от других авторов его времени, рассматривает таким образом, что Ева предстает менее виновной, чем Адам.

Он всегда проявляет внимание