— Да подарит мне Господь благословение, господин Ахмад. Наше породнение с вами окажет нам честь…

— Благодарю за такой комплимент…

Она пылко сказала:

— Мне доставляет радость сообщить вам со всей откровенностью, что я не дам своего согласия, пока не уверюсь в том, что вы согласны!

«Какая нахалка!.. Она, видимо, объявила о своём согласии ещё до того, как увидела Ясина!»

— Ещё раз благодарю вас, госпожа Умм Мариам…

— Поэтому самое первое, что я сказала Ясину-эфенди, пусть он позволит мне удостовериться сначала в согласии его отца, ведь по сравнению с его гневом всё остальное — пустяки!

«О Аллах… о Аллах!.. Едва успев украсть мула, она уже закидывает верёвку на шею его хозяина…»

— Нет ничего странного в том, что я слышу от вас такие благородные слова!

С триумфальным воодушевлением она продолжала:

— Господин, вы самый лучший человек, которым гордится весь наш квартал!

Ох уж это женское коварство и кокетство! Как же он от всего этого устал! Неужели ей пришло в голову, что он валяется в пыли, умоляя о любви лютнистку, отказавшись ради неё от пьянства?!

Он скромно ответил:

— Да простит меня Аллах….

Она сказала печальным, но несколько более громким тоном, так что он даже испугался, что её услышат посетители в другом конце лавки, и предупредительно придвинул к ней голову:

— До чего же велика была моя печаль, когда до меня дошла весть, что он покинул отчий дом…

Лицо его омрачилось. Он перебил её:

— По правде говоря, его поведение разозлило меня. Я удивился, как ему в голову пришла такая глупость. Он должен был сначала посоветоваться со мной. Он же перевёз свои вещи в Каср аш-Шаук, а затем пришёл ко мне просить прощения!! Юношеская забава, госпожа Умм Мариам, вот что это такое. Я прочитал ему целое нравоучение, не придав значения его пресловутому несогласию с Аминой. Это ничтожная отговорка, которой он пытался оправдать ещё большую свою глупость!!

— Клянусь жизнью, именно так я и сказала ему. Однако шайтан смышлён и дело своё знает. Я ему сказала также, что госпожу Амину можно простить, и да подарит ей Господь наш терпение за страдания, что выпали на её долю… В любом случае, от такого человека, как вы, господин Ахмад, можно надеяться получить прощение…

Он сделал короткий жест рукой, будто говоря: «Хватит уже». Она любезно сказала:

— Но меня удовлетворит только ваше прощение и довольство…

Ох, если бы он только мог откровенно высказать своё отвращение ко всем им: и ей, и её дочери, и этому взрослому мулу…

— Ясин в любом случае мой сын. Да наставит его Аллах на путь истинный…

Она немного склонила голову назад и так и держала её какое-то время, наслаждаясь успехом и облегчением. Затем снова с ласковыми нотками в голосе заговорила:

— Да утешит вас Господь наш, господин Ахмад. Я спрашивала себя, идя сюда: «Пристыдит ли он меня и постигнет ли меня разочарование, или он обойдётся со своей старинной соседкой так же, как и раньше, в минувшие дни?» Слава Богу, вы всегда оправдываете ожидания. Да продлит Аллах вашу жизнь и ваше здоровье!!

«Она считает, что посмеялась надо мной. Она вправе это сделать. Ты всего лишь отец-неудачник, потерявший своего лучшего сына, и разочарованный в другом своём сыне. Третий же сын его потерял голову. И всё это против моего желания, нахалка ты этакая…»

— Не знаю даже, как вас благодарить…

Она склонила голову:

— Всё, что я сказала о вас, гораздо меньше того, чего вы поистине заслуживаете. Как часто я признавалась вам в этом в прошлом…

«О, прошлое!.. Запри эту дверь, женщина, клянусь жизнью того мула, законность приобретения которого ты пришла удостоверить!» Он развёл на груди руки в знак благодарности. Она же мечтательно заговорила:

— А как же нет? Разве я не любила тебя так, как ни одного человека ни до, ни после тебя?

«Вот чего она требует. Как это он не догадался с самого начала?! Ты пришла не ради Ясина, и не ради Мариам, а ради меня, нет, даже скорее ради себя самой! Ты не меняешься со временем. Лишь твоя молодость проходит. Но не надо спешки!! Можешь ли ты вернуть вчерашний день, что давно прошёл?»

Он оставил её слова без комментариев, ограничившись только благодарной улыбкой. Она же улыбнулась так широко, что её зубы стали видны сквозь вуаль. С некоторым упрёком она сказала:

— Кажется, ты не помнишь кое-чего…

Он хотел извиниться за отсутствие интереса, не затрагивая при этом её чувств, и произнёс:

— У меня и памяти-то не осталось, чтобы что-то помнить…

Она сочувственно воскликнула:

— Ты горевал больше, чем положено. Жизнь не может этого вытерпеть или допустить, а ты — уж прости меня за то, что я скажу — но ты привык к красивой жизни; скорбь же, если отражается на обычном человеке однократно, то на тебе — в двадцать четыре раза больше…

«Такая проповедь подразумевает благо для самого проповедника. Эх, если бы Ясин прибегал к такому же утешению, что и я! Но почему меня так тошнит от тебя?.. Ты, без сомнений, послушнее Занубы и не требуешь таких же расходов, тут и сравнивать не с чем, но кажется, что сердце моё увлечено страданием». Тоном, одновременно кротким и хитрым, он сказал:

— Как может смеяться страдающее сердце?

Она с воодушевлением, словно усмотрев в том лучик надежды, быстро сказала:

— Смейся так, как только может смеяться твоё сердце, не жди, пока оно само засмеётся. Может быть, едва ли оно ещё засмеётся после столь долгой скорби. Вернись к своей прежней жизни, и к тебе вернётся дремлющая радость. Поищи то, что