— Вот все, что, Осип Важенин, видишь ты (а глаз досягал чуть не до самого Архангельска) здесь: все эти деревни, все эти села, все земли и воды — все это твое. Все это я жалую тебе моею царской милостью!

— Много мне этого, — отвечал старик Важенин. — Много мне твоего, государь, подарку. Я этого не стою. Я уж и тем всем, что ты жаловал мне, много доволен. — И поклонился царю в ноги.

— Немного, — отвечал ему Петр, — немного за твою верную службу, за великий твой ум, за твою честную душу.

Опять поклонился Важенин царю в ноги и опять благодарил его за милость, примолвив:

— Подаришь мне все это — всех соседних мужичков обидишь. Я сам мужик, и не след мне быть господином себе подобных, таких же, как и я, мужичков. А я твоими щедрыми милостями, великий государь, и так до скончания века много взыскан и доволен.

Милости государя состояли в том, что Важенин получил сначала звание корабельного мастера, а потом вместе с братом (Федором) назван именитым человеком гостиной сотни, мог отправлять свои корабли за море с разными товарами, имел право держать пушки и порох, мог без всякой пошлины вывозить из-за моря все материалы, нужные для кораблестроения, нанимать шкиперов и рабочих всякого звания, не спрашивая согласия местных властей. Все это Важенин получил за то, что был одним из первых и лучших ценителей начинаний Петра и был первым основателем и строителем первого русского коммерческого флота. Все это совершилось таким образом.

Давно когда-то, еще в XVI столетии, в селении Вавчуге построена была лесопильная мельница, принадлежавшая некоему Ивану Попову. Один из наследников этого Попова в 1671 году, передал мельницу и всю землю подле (занимавшую пространство в 5 сох) холмогорскому посадскому человеку Важенину. Важенин завод перестроил «без заморских мастеров по немецкому образцу», успел выиграть дело, заведенное с ним каким-то иноземцем Андреем Крафтом. Грамотой царей Иоанна и Петра Алексеевичей Вавчуга[130] передана братьям Важениным в их полное и потомственное владение. В первое посещение свое Архангельска (1693 г.), 21 сентября, Петр I с Холмогор изволил, по словам продолжателя двинского летописца (Иова, холмогорского протопопа), с немногими шествовать в малом корабле в Вавчугу для осмотрения пильной мельницы, и оттуда выехать на Крылово, а оттоле шествовать сухим путем». Место Вавчуги полюбилось царю и он внушил Важениным мысль основать здесь корабельную верфь. В том же году Важенин начал строить корабль, за изготовлением которого с сосредоточенным вниманием следил Петр все время, пока жил в Москве. Весной следующего года (1694) готов был и спущен с вавчужской верфи первый русский корабль с первым русским коммерческим флагом — «Св. Петр», отправленный в Голландию с грузом русского железа. Важенин между тем деятельно продолжал постройку военных и коммерческих кораблей, гукоров и гальотов, так что в 1702 году Петр, в третий и последний раз посетивший Двину, сам спустил в Вавчуге два новых фрегата.

Народное предание рассказывает при этом следующее.

Важенин ждал царя с великим нетерпением, которое в конце возросло до такой степени, что старик перестал ждать в Вавчуге, — выехал к царю навстречу. Ехал скоро, насколько сильно было в нем желание поскорее лицезреть Петра и насколько быстро могли везти ямщики, хорошо знавшие, что Важенин — друг царя.

На одной из станций — именно в Ваймуге — Важенину показалось, что ямщик не скоро впрягает лошадей и таким образом как бы намеренно задерживает момент свидания его с Петром. Важенин вспылил и ударил ямщика в ухо, но так неловко, что попал в висок, и так сильно, что ямщик тут же на месте упал и умер.

Между тем приехал Петр. С Важениным отправился он в Холмогоры и в Вавчугу. В Вавчуге пировал. Съездил в Архангельск и поехал назад в Петербург, Важенин его провожает. В той же Ваймуге, где Важенин убил ямщика, собрались мужики царю пожаловаться, что зазнался-де Осип Важенин и никакого суда на него не найдешь. Прямо сказать мужички не смели, а придумали сделать это дело так, что когда вышел царь из избы к повозке, мужики стали перешептываться промеж себя, потом громче и громче переговариваться:

— Важенин мужика убил. Мужика убил Важенин!

Услыхал Петр — улыбнулся. Остановился на одном месте, да и опросил весь народ громким голосом:

— Ну так что ж из того, что Важенин мужика убил?

У мужиков и ноги к земле и язык к гортани прилипли, стоят и слушают:

— Это ничего, что Важенин мужика убил. Больно бы худо было, кабы мужик убил Важенина.

У мужиков и ушки на макушке. Царь продолжал:

— Вас, мужиков, у меня много. Вот там под Москвой, за Москвой еще больше, да на Казань народ потянулся, к Петербургу подошел: много у меня мужиков. Вот вас одних сколько собралось из одной деревни. Много у меня вас, мужиков, а Важенин — один.

С тем царь и уехал.

В это же посещение Вавчуги, как говорят, царь подарил Важенину медальон из кизиля с своим портретом, вырезанным собственными руками. Медальон этот с двумя царскими грамотами хранился у покойного владетеля Вавчуги, гостеприимство и любезность которого делали их доступными вниманию всякого проезжего. По третьей грамоте Петра Алексеевича разрешалось Важениным строение кораблей и беспошлинная вырубка 4000 дерев (2000 в Архангельске и 2000 в Каргополе).

Впоследствии, когда беломорская торговля упала и уничтожены были все привилегии, какими пользовался Важенин , дела их пришли в упадок. Предание указывает на какого-то Кочнева, бывшего у Важениных приказчиком. Этот Кочнев будто бы злонамеренно вел дела своих доверителей, обворовывал их и впоследствии сам строил корабли и крупные суда на собственные, наворованные деньги. Вавчужская верфь потеряла свою нравственную силу и значение. Но старый Важенин до конца своей жизни не переставал пользоваться в окольности всеобщим почетом и уважением. И до сих еще пор живет в Холмогорах присловье: «Словно у тебя Важенин в гостях!» — когда замечено будет, что в комнате собралось много свечей, хотя бы то произошло и случайно.

Впрочем, следует дополнить, что наружное почтение, оказывавшееся братьям Важениным, было, скорее, вынужденным и лицемерным, чем заслуженным. Так, по крайней мере, следует думать о том самом Осипе Андреевиче, о тяжелом и забалованном нраве которого сохранилось рассказанное выше народное предание. Замечательно, что оно подкрепляется и документальными